Одним хмурым ноябрьским утром я проснулся и узнал, что замок в осаде. То есть, в нас не летели камни и зажигательные стрелы, по нам не била магия… но перед закрытыми воротами стоял отряд в полном вооружении, навскидку в несколько десятков бойцов, чуть дальше виднелся обоз с пока еще несобранными осадными машинами, а там опять воины и обслуга машин, и обозники. Обоз и командиры осадного войска расположились в отдалении, но не настолько, чтоб не достать их отцовой пушкой, то есть фарш и щепочки будут гарантированы. Но самое поганое – над войском сиротливо висел как снулая селедка и слегка помахивал раздвоенным языком королевский штандарт. Три молодых дубка на синем фоне не оставляли вопросов о принадлежности войска – герб монарха нашего Якоба Третьего.
Замок просыпается не так чтобы совсем рано, но по осеннему времени можно сказать, что затемно. Обычно ворота открываются только с рассветом и при условии, что перед ними нет вооруженных отрядов. Сегодня ворота уже закрылись, приняв на территорию замка селян из пары окрестных деревень вместе со скотом и кое-каким скарбом. Народ здесь скор на подъем, когда дело касается грабежей и войн. Я понял, послонявшись по замку, что отец уже давно уже на ногах и вместе с начальником замковой стражи вовсю рулит ситуацией. А ситуация в таких случаях всегда трактуется как потенциально смертельная. Войско с осадными машинами перед замком – не шутка. А если шутка, то не смешная и довольно дорогостоящая, королевский юмор, он такой… Стою, обозреваю с башни окрестности, прикидываю наши шансы. Опустевшую деревню, что стоит неподалёку, грабить пока не начали, уже хорошо. Значит противник еще не определился с тактикой или целями и задачами.
Противник не предпринимает никаких враждебных действий, но со стены видно, что в лагере жизнь кипит, ставят шатры, разжигают костры, кто-то даже палисад готовит на случай наскока конницы из замка. Отряд на полпути между нами и лагерем готов вроде как отразить атаку на лагерь и обоз, но фанатизма в действиях не ощущается. По всем приметам выходит, что эту баталию противника, если он противник, мы развалим. Дело даже не в том, что они не умеют замки брать, их беда иная. Не приучены они лагерь защищать от меня. От сверхдальнобойной пушки Пристов, от дерзких диверсантов в пятнистом камуфляже, от подлых ударов даже не в спину, а по самому дорогому, что есть у мужчины. Кстати, лес стоит голый, надо на накидках цветовую гамму обновлять, но это уже детали. Вдруг воевать не придется или наоборот, в зиму войдем в состоянии войны.
– Привет, Дорд! Как настроение? – отец подошел и имеет желание пообщаться с наследником, от которого весь последний год сплошные проблемы. Ну и доходы тоже есть, если быть до конца честным.
– Да вот думаю, что всё это значит.
– Чего тут думать, видать кто-то решил, что мы сверх меры усилились, и решил укоротить одного шибко смелого графа. Тут еще ты с купцами поступил так жёстко…
– А что было делать, отец?
– Да нет, всё верно, мы в своём праве были. Просто сошлось всё одно к одному – и там прогремели, и тут усилились, еще и тебя король обласкал.
– Минуйте нас понеже всех печалей монарший гнев, монаршая любовь…
– Именно так. Кто-то при дворе Якоба решил, что Пристов стало слишком громко слышно.
– А сам король?
– А какая разница, Дорд? Штандарт его здесь, значит такова его воля. Короля играет свита.
– И что теперь?
– Теперь… теперь мы будем драться. Но сначала послушаем, что скажут парламентёры.
– Да чего они могут сказать-то? Раз пришли с целым войском, даже осадные машины притащили, небось миром расходиться не планируют. И ведь что странно, отец, поздняя осень уже, скоро снег повалит. Нахрена тогда всё это?