Глава 1. Труп в Демидовом переулке
Из утреннего тумана, затекавшего в Демидов переулок с Екатерининского канала, где под мостом угрюмые катальи[1] с воспаленными глазами на черных лицах разгружали баржи с углем, вынырнули две фигуры.
– Вы помните, какая надпись была на конверте старика Карамазова? – продолжил разговор невысокого роста коренастый джентльмен в мятом оливково-коричневом костюме с потертым саквояжем в руке. Это был криминалист Жарков.
– Конверте? – задумчиво переспросил спутник, делая медленный осторожный вдох: к туману явственно примешивался зловонный дымок со свалки за городскими бойнями по Забалканскому проспекту, где не переставая курились отбросы. Это был Илья Алексеевич Ардов, чиновник сыскного отделения третьего участка Спасской части. Он заступил на службу немногим более месяца назад, но, несмотря на молодость, уже сумел раскрыть несколько прелюбопытнейших преступлений, за что полицмейстеры ставили его в пример участковым приставам.
– Да-да, конверте канцелярских размеров, из толстой бумаги, с тремя печатями красного сургуча, – нетерпеливо подтвердил Жарков – он обожал выискивать просчеты коллег в литературных произведениях. – Его нашли на полу за ширмами, у кровати. Денег там уже не было, их забрал Смердяков.
Ардов мысленно полистал «Братьев Карамазовых» и раскрыл перед внутренним взором на странице 164.
– «Гостинчик в три тысячи рублей ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти», – прочитал он невидимый никому, кроме него, текст. Это было его особое умение – без труда вызывать в памяти любое обстоятельство, свидетелем которого он когда-либо являлся. Такое свойство было даровано Ардову от рождения, но особое значение оно приобрело с поступлением на должность сыскного чиновника: способность вернуться в своих воспоминаниях на место преступления и детально рассмотреть обстановку частенько приводила к открытию новых улик, позволявших если и не изобличить тут же преступника, то по крайней мере нащупать верную нить расследования. Именно этот феномен в короткий срок сделал Илью Алексеевича легендой петербургской полиции.
– Как вы понимаете, при нанесении надписи на конверт должны были продавливаться волокна лежащих внутри купюр. Обычным глазом этого, конечно, не различить. Но знаете ли вы, что недавно физик Роберт Вуд применил инфракрасную фотографию для чтения выцветшей от времени надписи?
Жарков нетерпеливо хохотнул, ожидая от коллеги восторженной реакции. Ее не последовало.
– Осветив купюры ультрафиолетовым светом, мы без труда обнаружили бы оставленный «автограф», – продолжил Петр Павлович. – Следовательно, мы получили бы неоспоримое доказательство того, что это «те самые» три тысячи. Это, в свою очередь, позволило бы установить настоящего преступника.
– Вот как? И кто же это? – без особого энтузиазма поинтересовался Ардов, понимая, что этот вопрос требуют от него задать правила учтивости.
– Конечно, Алеша! – выкрикнул Жарков и от возбуждения даже почесал себе в волосах.
– Потрясающе, – согласился Илья Алексеевич все тем же ровным тоном.
Они подошли к арке, перед которой томился рыжебородый околоточный надзиратель Свинцов. У его ног в сточной канаве лежал бездыханный мужчина крепкого телосложения. После краткого приветствия Жарков попросил околоточного сообщить имеющиеся сведения.
– Извольте видеть, Петр Палыч – мертвяк! – с готовностью доложил Свинцов.
– Ну это уж как водится, – пропыхтел Жарков и опустился на корточки для осмотра.
– Обнаружил городовой Пампушко, – продолжил доклад околоточный и дал знак подойти ожидавшему чуть поодаль подчиненному. Жарков бросил быстрый взгляд на сапоги городового и досадливо кивнул на множество отпечатков ног вокруг трупа:
