Пролог
Последние дни ходила Марена по земле, оттого и лютовала, остатки своей мощи, растрачивая на бурю, разыгравшуюся за околицей. Завывала вьюга яростно, и слышался в том вое, плачь богини зимней, о красоте своей увядшей и молодости прошедшей. Умирала Марена, владычица стужи и колючих метелей. Наступала пора пробудиться ее сестре младшей – Леле златовласой.
По велению Мары серчал ветер грозный, закручивал вихры снежные, обжигая студеным дыханием; крепчал Морозко, свирепея, тяжелым шагом, огибая свои владения.
Тепло было в натопленной клети. Печь еще хранила остатки жара, согревая прижавшуюся к ней женщину. Совсем молодая она была, но горя хлебнула столько, что навек нескольких бы хватило.
С самого младенчества воспитывала ее мачеха и хоть не была она чересчур злобливой или жестокой, но и на слова добрые не щедрилась. С детства была приучена Малуша к работе тяжелой и там, где свое дитя родная мать жалела, ей приходилось трудиться, показывая, что не зря она получает кусок хлеба за общим столом.
Особливо тягостно стало девушке, когда батюшку ее прибрали к себе сестрицы-Лихоманки. Пять ртов прижил отец от жены новой, всех кормить надобно и каждая ложка каши теперь была на счету в семье, оставшейся без кормильца. Потому не противилась и долго не раздумывала Малуша, когда посватался к ней охотник Могута. И ничего, что с лица не очень то и пригож, зато сильный и ловкий, за таким, как за крепким тыном будешь.
Привел он молодицу в дом, доставшийся ему от родителей, и стала она в нем полноправной хозяйкой. Потекла жизнь размеренная и спокойная, и муж молодой, глядя на супружницу, убеждался, что не зря выбрал Малушу. И нрав у нее кроткий и покладистый, и хозяйка она умелая и расторопная. А когда затяжелела молодка, счастью Могуты не была конца. Родится сын, станет он обучать его охотничьему ремеслу, а коли дочка, то будет матери помощница. Так думал Могута, но не суждено было мечтам его сбыться. Задрал мужчину на охоте медведь и рогатина не помогла, обломилось древко, раззадорив зверя, и не причинив ему вреда. Плакала Малуша горько, когда огню предавали тело мужа, плакала потом, когда в доме пустом одна сидела.
Вдовья доля незавидная, все равно, что сиротская. Осталась Малуша одна во всем белом свете. Мачеха не в счет, свой бы выводок на ноги поставить. «И былинка в поле обрастает всходами. Вот народится дитя, и я буду уже не одна, – рассуждала Малуша».
Ребенок рос в ней не по дням, а по часам и скоро женщина ощущала уже, как он шевелится у нее внутри. Уставать стала Малуша больше прежнего, работа не так ловко спорилась в ее руках, приходилось больше отдыхать. А вечерами, засыпая, оглаживала она живот, представляя пухлощекого малыша со светлыми волосами как у Могуты. И разливалась любовь в сердце ее настрадавшемся рекой бескрайней, потому как не было у нее никого ближе и дороже этого ребенка.
Пела метель свою песню тоскливую, оттого не сразу услышала Малуша негромкий стук. И кого это в час поздний да в непогодь разыгравшуюся принесло? Может, показалось и это ветер бросает комья снега в дверь. Но будто в ответ на ее мысли, стук снова повторился. С тяжким вздохом поднялась Малуша с лежанки и поспешила открывать щеколду гостю запоздалому. Вначале и не поняла она, кто перед ней стоит из-за снега мерзлого, округу застилавшего. А приглянулась и ахнула: опираясь на посох резной, возвышалась на пороге фигура старухи костлявой.
– Пусти, милая, погреться, – хриплым голосом просипела гостья, и огонь блеснул в ее глазах тусклых.
Негоже путнику отказывать в крове в такую то стужу. Зачем чуров обижать, ведь и отвернуться могут.
– Проходи, бабушка, – отступила Малуша, – всем места хватит.
