В Есен-Гу праздновали Восход.
Исполинские фонтаны искр, вспышек, горы дрожащего, взрывающегося огня вставали под облачное небо, цветные блики метались подлинным волнам. Казалось, все пространство бухты, обращенное к Экополису, плавится. Синие, красные, зеленые отсветы судорожно трепетали, дрожали, подергивались над скалистыми берегами. Фиолетовые тени на эмалевой стене. Гай Алдер не помнил продолжения. Просто тени. Фиолетовые и прочие. Этого достаточно. В диковинных словах, всплывающих из памяти, трепетало настроение.
Праздник Восхода.
Не каждый видит такое со стороны рифов.
Флип срывался с волны на волну, сбивал пену, рвал нежную радужную дымку. Широкое днище разглаживало колеблющиеся зеленоватые провалы. Под осыпающимися горами, под пульсирующими огненными фонтанами уже сверкал над входом в канал Эрро прерывистый входной знак. Гай радовался флипу. После аварии на Химическом уровне, летать он не любил. Космонавт, ни разу не поднявшийся над землей, дежурный администратор Линейных заводов, не слишком заметный биоэтик II ранга – он не думал, что в Экополисе ему выделят личный флип. Но сотрудники, входящие в Контроль дальних Станций, пользуются особым вниманием Комитета биобезопасности.
Гай радовался предстоящему дню.
Сегодня он узнает результаты тестирования.
Сегодня увидит Мутти. И прослушает консультацию Дьердя.
Понятно, он предпочел бы иметь дело с Дьердем как с известным ценителем скульптур, выполненных из новых экспериментальных материалов, но Нацбез никого не упускает из виду, так что лучше говорить с человеком, которого знаешь.
И напоследок ужин в «Клер-клубе».
На ужин, говорят, приглашен Отто Цаальхаген.
Гаммельнский Дудочник, как его прозвали, никогда не покидал Экополис, не касался живой травы, не спрашивал далекую кукушку, сколько ему осталось жить. Наверное, надеялся на бессмертие, не связанное с природой. Вся Есен-Гу знала портреты знаменитого писателя: наглые зеленоватые глаза, крупные кудри, венком обрамляющие лоб. Доисторические его предки бродили когда-то по дубовым лесам Вест-фалии, но Катастрофа кардинально изменила Землю. Исчезла Вестфалия, исчезли дубовые леса. Экологический спазм, коллапс власти, потеря контроля над рождаемостью – мир до Катастрофы представлялся детской игрой: вот определенные правила, играйте по ним.
К чему это привело?
Об этом хорошо говорила утром новенькая с Севера.
Выразительно играла ниточками бровей, уголки губ весело поднимались. Медь в волосах, взгляд, может, несколько холодный. На Нижних набережных такую могли принять за стерву или распутницу, но к Комитету прикомандировывают сотрудников только самой высокой нравственности. Гай опоздал на официальное представление новых членов Комитета и жалел об этом. Имя новенькой он не услышал, приходилось гадать: Софья? Наталья? Лиза?
Впрочем, какая разница. Они станут друзьями.
Как Полиспаст и Клепсидра, усмехнулся он. На эту его шутку у новенькой хватило юмора: «Средневековый роман?» Гай, конечно, не удержался: «Стилизованная штучка Цаальхагена». Она и это поняла, весело поднялись уголки губ: «И „Подводная охота на кабанов“ тоже его работа?» – «Разумеется. Он называет ее поэмой».
Гай засмеялся.
Вокруг теснящихся мокрых камней вертелись шапки пены, потемневшую воду устилали вытянувшиеся по течению ленты водорослей. Мощные отбивные струи раскручивали зеленоватую массу, пускали жутковатые водовороты. Нужно было внимательно следить за тем, чтобы флип не выбросило на рифы, на оскаленную злую гряду, украшенную пеной и остовами полузатопленных судов. Сидишь с тростинкой в губах под водой у линии водопоя, ухмыльнулся он, ни один кабан не заподозрит опасность. Это новенькая хорошо придумала. Вот и ловишь кабана за рыло. Прямо из-под воды. Кабан настолько теряется, что сопротивления никакого. Ведь рыба не смеет его пугать, а руке человека не место в мутных глубинах.
