Студенткой 1-го Московского медицинского института, я вместе со всей страной, пережила четыре тяжелых года войны. Наш выпуск врачей, первый послевоенный, был распределен во все уголки страны. Меня судьба забросила в режимное учреждение Московской области – спецгоспиталь 4791.
Госпиталь для военнопленных.
Здесь не было линии фронта. А бывшие солдаты противника стали моими пациентами.
Войны без пленных не бывает… Они ее неизбежное прямое порождение. Но кто они – эти пленные? Удивительным кажется, что военнопленные, как явление, почти не отражены в военной и послевоенной литературе. Их как будто стыдятся. А вопросов возникает много: моральных, этических, общечеловеческих.
Так кто же они? Конечно, враги! Но враги – вчерашние. Пленный – безоружен, раздавлен, уничтожен морально и живет под страхом уничтожения физического. Ну а если он к тому же еще и тяжело болен?
А ты – врач! Какова твоя роль? Что ты должен делать?
Спецгоспиталь 4791, в котором я делала первые самостоятельные, робкие шаги в профессии, стал местом, где я искала ответы на эти сложные и такие мучительные вопросы.
Коллектив, которым руководил начальник госпиталя Виктор Федосеевич Елатомцев, был коллективом единомышленников. Добро, уважительное отношение друг к другу являлось его девизом. Я училась у этих людей. От них я получила первый и самый мощный заряд того, что составляет сущность нашей профессии – милосердия, в котором сконцентрированы для врача профессионализм, ответственность и любовь к больному.
Спецгоспиталь 4791 был, на мой взгляд, особенно в то время, явлением исключительным.
Оставить на земле память о нем сделалось моей непременной задачей.
Я написала книгу…
Посвящается коллективу спецгоспиталя 4791
– Вот мы и приехали, – весело возвестил Алексей, бросив поводья.
Спрыгнув с телеги, я оказалась перед длинным одноэтажным деревянным зданием с множеством окон и дверей. Все они были закрыты. Люди еще спали. Без четверти пять утра.
Мы находились на небольшом пригорке. В некотором отдалении стоял такой же барак, за ним другой, третий. Они были одинаково неприглядны: выкрашенные грязновато-коричневой, порядком облупившейся краской постройки наводили уныние. Оно усугублялось отсутствием растительности: ни одного дерева или кустика, лишь кое-где из потрескавшейся от жары глинистой почвы выбивалась чахлая травка.
За бараками дорога спускалась в широкую лощину. Она представляла собой громадный прямоугольник, на котором ровным строем очень близко друг к другу в два ряда стояли точно такие же бараки. Между рядами проходила широкая дорога.
Рассматривая подробности, я вдруг увидела то, чего не заметила в первый момент. Весь прямоугольник был обнесен забором с многочисленными витками колючей проволоки. Картину дополняли вышки: четыре угловые и две – по длинным сторонам прямоугольника. И на каждой – солдат с ружьем.
Невольно вырвавшееся восклицание заставило Алексея обернуться. Проследив направление моего взгляда, он удивленно спросил:
– В чем дело, ты что, не знала, куда едешь? Да, здесь госпиталь военнопленных, в основном – немцев. И это Зона.
Я молчала. Ведь я действительно не знала. В путевке стояло: «…согласно распределению, по распоряжению Мособлздравотдела направляется в Скопинский райздравотдел».
Словно зачарованная, я не могла отвести взгляда от Зоны.
Боже мой, ведь это система НКВД, тюремный режим для больных. Что предпринять? Отказаться от путевки, полученной с таким трудом? Да и как это реально осуществить? Прямо сейчас сказать, что еду обратно? Господи, какая глупость! Кто же меня повезет? Ведь мы только что проехали от станции 22 километра.
