О Дыхание сердца моего, о мудрый Царь царей, расскажи мне о том, отчего так тревожно вздрагивало сердце моё при одном лишь упоминании имени твоего? Отчего века забвения не стёрли имя твоё и не покрыли песком безмолвным? Я плачу, и я грежу только об одном, но слёз моих не видит мир и грёз моих не знает… Я забыла о себе: кто я и зачем пришла в сей мир, и даже имя своё забыла. Мне дали имя, и я носила его, как платье чужое, но затем привыкла к нему, и оно даже показалось привлекательным. Но ты окликнул меня, и звук голоса твоего раскатом грома прозвучал средь неба безмолвного… Суламифь!!! Это имя блеснуло молнией и разорвало пелену незнания моего. Я прозрела.
Скажи мне, Соломон, возлюбленное Солнце мира моего, отчего я не смогла забыть прекрасный голос твой, затерянный в веках? Я так ясно слышу его сегодня! И может быть, яснее, чем тогда…
Ты нашёл меня, когда блуждала я средь виноградника, украшенного плодами спелыми. Кровь земли впитали они в себя, и в этом было напоминание о жертве. Земля родила меня из праха и пыли лишь только затем, чтоб принять в чрево своё, превратив в пыль и прах?.. Но разве за этим ты нашёл меня, Соломон?! Нет, ты отыскал мою плоть, чтобы воспеть её и обессмертить.
Я пела песнь, и звук голоса моего притянул тебя, подобно магниту. И ты знал, что уже слышал этот голос когда-то, ибо он звучал прежде во глубине сердца твоего. Я пела о Любви… Скажи, о чём я могла ещё петь, как не о том, чего жаждало сердце моё?! Ты протянул мне гроздь винограда спелого и поднёс к устам, сорвав жемчужным блеском полную виноградинку малую.
– Ты так же мала, как и она, – произнёс ты, – но зрелостью достаточной обладаешь!
И дрогнуло сердце моё, когда я себя увидела на её месте: вот я стою среди виноградника, как малая частица единого целого, и сейчас вот так же легко оторвёт рука его от той лозы и той почвы, что питала меня. Но, кровь земли вобравшая, готова я была пролиться нектаром сладостным на губах его и до последней капли быть впитанной устами возлюбленного…
– Ты ничего не знаешь о жизни, – произнёс ты с глубокой печалью в голосе, – но ты должна знать о ней.
Я смотрела на плащ твой белый и не могла понять, о чём ты говоришь; да мне и не важно было постичь смысл сказанного, когда хотелось одного: смотреть и смотреть на тебя. Но, бросив долгий взгляд, исполненный глубокой тоски, ты отвернулся и ушёл, не оглядываясь, прочь. Сердце моё устремилось вослед за тобой, и песнь души моей прервалась в мгновение. Я осталась одна, и как старое брошенное платье лежала плоть моя на сырой земле, покинутая духом, который ушёл вослед за тобой.
Я содрогалась от рыданий при одной мысли, что никогда не увижу тебя. Но сердце разрывалось и от боли разлуки, и от радости встречи. Я знала, что ты придёшь: твои глаза обещали мне нечто высокое и прекрасное. Но я должна была ждать, глубоко в душе тая радость первого свидания. Свершилось чудо, и Бог услышал мои молитвы, что вложены были в простую песнь о Любви.
И Второй Луч коснулся Чаши моей, пробуждая воспоминания о дне следующем… Он отворил врата храма моего, прежде бывшие запертыми для простых смертных. Я умела любить только Богов, но одного взгляда его было достаточно, чтоб пробудить Любовь ко всему миру. И, будто впервые в жизни, я смотрела на эту землю, по которой ещё вчера ступал он. Я с особою нежностью прикоснулась к лозе, взрастившей гроздь спелого винограда, сорванного им. Я посмотрела в небо, что было безмолвным свидетелем нашей встречи, и нашла его более прекрасным, чем всегда. Кажется, сами Боги смотрели на меня с Высот недосягаемых и говорили: “Суламифь, ты должна познать Любовь!..” О том же шептал каждый лист виноградника, о том пели птицы и журчал ручей. Они будто подталкивали меня к чему-то неведомому, от предчувствия которого у меня замирало сердце. Я ждала Любви, и она пришла.
