Звезда в оранжевом комбинезоне

Поиск счастья в этой жизни оказывается, по сути, проявлением мятежного духа.

Ибсен

Katherine Pancol

Muchachas 1

Печатается с разрешения издательства Albin Michel и литературного агентства Anastasia Lester

Перевод с французского Елены Брагинской

Оформление обложки Екатерины Елькиной

© Éditions Albin Michel – Paris, 2014

– Как же все-таки люди в массе своей уродливы, – вздохнула Гортензия, наведя бинокль на резкость. – Не удивительно, что я имею такой успех…

Она сидела у открытого окна эркера своей гостиной. На ней был бледно-зеленый кардиган и узенькие красные джинсы, на ногах – домашние тапочки «Арлекин». Она наблюдала за прохожими, снующими по улице.

– Они тучные, они душные, они скучные. Они дуются и тусуются, пузатые туши, туповатые дуболомы.

Гэри валялся на тахте с наушниками в ушах и отбивал здоровенными ступнями ритм. Один носок у него был черный, а другой – красный. Раз-два-три-четыре – четвертная пауза, пять-шесть-семь-восемь – целая пауза, триоль, восьмая пауза, девять-десять.

– Или же, – продолжала Гортензия, – это просто медузы, влево повлеклись, вправо повлеклись, такие горестные тельца, что болтаются по воле волн.

Гэри потянулся. Зевнул. Взъерошил волосы. На нем была рубашка от «Брукс Бразерс» лимонно-желтого цвета, которая кое-где вылезала из потертых вельветовых штанов. Он вынул из ушей наушники и посмотрел на Гортензию, очаровательную ведьмочку с любопытным тонким носиком и шикарными длинными каштановыми волосами, которые приятно пахли травяным шампунем фирмы «Киль». Шампунь этот она использовала два раза в неделю и категорически запрещала Гэри его брать («Ты представляешь, сколько он стоит?»), прятала его, засунув в варежку для душа или за унитаз. Гэри все равно всегда находил его. «Там до или до-диез?» – вдруг забеспокоился он, нахмурив брови. Открыл партитуру, чтобы удостовериться.

– И ведь одеты все в коричневое, серое, черное. Ни тебе красных пуговиц, ни зеленого шарфика! Ну стулья, одно слово, просто сиденья! Армия стульев, которые, трепеща, ждут, когда патрон опустит на них свой зад. Знаешь, что я тебе скажу, Гэри? Эти люди носят траур. Эти люди утратили надежду. Они ходят по улицам, потому что им сказали, что нужно рано вставать, ехать куда-то на поезде или в метро, приходить на работу и стелиться перед напомаженным красавчиком, который назначен их хозяином. Не желаю быть стулом!

– А поесть ты не хочешь? – поинтересовался Гэри, закрывая партитуру и шепча про себя: – До-диез, ну конечно же, до-диез, ми-ре-фа, си-бемоль, до.

– Не желаю быть стулом, хочу быть Эйфелевой башней! Хочу придумывать одежду, которая сделает людей утонченными, изящными, устремленными к небу. «Простота – высшая степень изысканности». Вот это будет моим лозунгом.

– Ну, за некоторое время до тебя так уже сказал Леонардо да Винчи.

– Ты уверен? – спросила она, постукивая туфелькой по деревянному сундуку, на который она уселась, как на скамейку.

– Так я же тебе и шепнул на ухо эти слова вчера вечером. Ты что, забыла?

– Тем хуже для старика! Придется их у него украсть. Настал мой час, Гэри. Я не хочу быть ни журналистом, ни пресс-атташе, ни жалким серийным стилистом, я хочу творить и изобретать… Хочу создать свою марку.

Она выдержала паузу. Склонилась вперед, словно наконец заметила в толпе элегантно одетого человека, но тут же выпрямилась, разочарованная.

– Чтобы преуспеть в этой профессии, нужно быть сумасшедшим, фриком. Носить дурацкие шляпы, широченные шаровары, муфту из зебры, гетры кислотных оттенков. А я совсем не фрик.

– А поесть тебе не хочется? – вновь спросил Гэри, принимая позу роденовского «Мыслителя».

В его голове возник образ чайного салона Новой Галереи на Пятой авеню. Кафе «Сабарски» – так он назывался. Ему нравилось это тихое, уютное место, его деревянные панели, круглые мраморные столики и старое пианино «Ямаха», скучающее в углу. Чтение партитуры возбудило в нем аппетит. Он страшно проголодался.