Минутная стрелка двигалась медленно, словно залипая на каждом делении и отказываясь шевелиться вовсе.
Надо было протянуть руку и отключить будильник прежде, чем тот разразится пронзительной трелью – но мне было лень. Телу, укутанному в одеяло, голове, лежащей на удобно примятой подушке, и сознанию, всё ещё нежащемуся в расслабленных отголосках приятного сна было слишком хорошо, чтобы…
«Др-р-рзын-нь!» – будильник подскочил на месте, истошно трезвоня.
«Др-р-рянь…» – мысленно прорычала я в ответ, всё-таки хлопнув по кнопке и отключив надсадный звонок, ощущая, как сердце чуть ли не выпрыгивает из груди.
Уж сколько лет назад приучила себя просыпаться за несколько минут до будильника, чтобы избавиться от этого ежедневного крошечного стресса, но всё так же попадаюсь в коварную ловушку «ещё пяти минуточек».
Полусознательное желание ухватиться за остатки сна – вот точно же помнила, что там было что-то хорошее! – выдуло вместе с останками мерзкой трели, и с тяжёлым вздохом я села в постели, хмуро покосившись в сторону зашторенного окна, из-за которого доносилась отчётливая барабанная капель по жестяному карнизу.
Да здравствует новый рабочий день.
***
Кухня встретила меня громкой бытовой тишиной, состоящий из множества звуков: гудение компрессора, глухое завывание ветра в водосточной трубе, примыкающей почти к самому окну снаружи, всё тот же шум дождя, не изменивший тональность ни на долю.
Заварив кофе и проинспектировав содержимое холодильника – трижды – я в очередной раз убедилась, что еда там самозародиться не может, и что по пути домой всё-таки стоит заглянуть в магазин.
Вид из окна, однако, наводил на мысли, что вечером мне придётся от машины до крыльца подъезда добираться вплавь, и делать это лучше с пустыми руками. Внутренний двор, где рядом с трансформаторной будкой были припаркованы три машины – одна моя, – уже сейчас больше смахивал на болото. Дождь шёл всю ночь, и, судя по затянутому сизыми облаками небу, прекращаться не собирался, так что заботливо брошенные на землю деревянные настилы к вечеру скроются под водой целиком.
Чёртов сезон весенних дождей… Период меланхолии, серости и грязи. Редкие деревья, пробившие себе путь в каменных джунглях мегаполиса, ещё стояли чёрные и жуткие, словно жертвы пожара, а в воздухе витал лёгкий запах морозца – отголосок недавно отступившей зимы. Солнце всходило теперь чуть раньше, но, кажется, светлее в городе так и не становилось – рассвет плавно перетекал в закат, прячась за густыми тучами, и быстро сменялся чернильной темнотой, разбавленной оранжевыми всполохами редких фонарей.
В очередной раз поддавшись хандре, я малодушно подумала о том, что уже почти три месяца не поступало никаких новых заказов, ни одного звонка – даже от Роджерса, чтоб его вши заели! И чего ради мне сейчас спускаться в эту грязищу? Тратить час на дорогу, ползти в свой любимый «курятник» и целый день сидеть, чахнуть над телефоном и листать газетёнки, в поисках мало-мальски подходящего дела – чтобы в восемь отпустить Линду, а в десять, когда станет ясно, что вызова не будет, убраться назад в «холостяцкое логово»… Не лучше ли сразу сократить весь этот жалкий путь, и вернуться в постель? Там хотя бы тепло…
– Ни-ко-тин, – нараспев заявила я сама себе, в очередной раз внутренне содрогаясь от эха, которое в пустом помещении производил любой мало-мальски громкий звук, отражённый от высоченного, ярда четыре, потолка, слезла с подоконника и отправилась на поиски портсигара.
Тот нашёлся в кабинете – самой маленькой из трёх комнат, отданных в моё распоряжение, – на столе по соседству с брошенным бумажником и удостоверением частного детектива. Последнее – предмет моей гордости и досады, за четыре года успело изрядно истрепаться, а сейчас и вовсе намекало на свою бесполезность… Я в очередной раз отогнала эти мысли, твёрдо решив, что вот сейчас выкурю свою законную сигарету, и решительно поеду на работу.
