3 августа 1942 года, станция Узловая, Сталинградский фронт
Для того чтобы не сойти с ума, нужно четко разделить свою жизнь на то, что от тебя зависит и что не зависит. И еще можно разграфить листок бумаги на две вертикальные колонки и записать, как в свое время Робинзон Крузо, что плохо в твоей жизни, что хорошо.
В левой колонке – плохое, в правой – хорошее, типа – да, есть плохое, но…
Есть в этой системе один недостаток – плохого может оказаться так много, что просто напишешь, потом возьмешь в руку револьвер и – «бац!» – пулю в висок. От печали и безысходности.
Или не хватит вдруг колонок. Если не получается разделить на плохое и хорошее, остается еще множество такого, что и оценить нельзя. Не получается. Что тогда делать?
Тут призадумаешься.
Севка за год, кажется, нашел выход. Может, с точки зрения психологов, и небезупречный, но раз удалось сохранить более-менее разумный взгляд на жизнь – значит, работает.
Нужно только выбрать уединенное место, так, чтобы никто не смог заглянуть из любопытства через плечо Севке и прочитать, что именно выводит он химическим карандашом на листочке из ученической тетради. А со стороны – письмо пишет Севка. Может быть, родственникам, может, любимой девушке.
А на самом деле Севка выписывает события и фактики прошедшего года, пытаясь даже не понять – напомнить себе, что произошло. И потом попытаться понять, что из этого заносить в плохое, а что – в хорошее. А что – оставить без колонки. Нужно только писать быстро, не задумываясь над каждой строкой. Иначе ни черта не получится, иначе зависнет Севка над первой же фразой.
Как, например, оценить тот странный факт, что он, Всеволод Александрович Залесский, тысяча девятьсот восемьдесят девятого года рождения, студент-филолог, вдруг из января две тысячи одиннадцатого попал в самый конец июля сорок первого, из замерзшего Харькова в раскаленное поле где-то возле Смоленска? Однозначно плохо? Или однозначно хорошо?
Мало того что попал, так еще и полностью голым и совершенно не зная – куда и зачем попал. Тогда Севка, кстати, с ума не сошел. Повезло. И в том повезло еще, что немецкий истребитель не стал расстреливать голого парня, и в том, что погибший младший политрук вез с собой чемодан, а в чемодане – запасной комплект формы… Если вдуматься, то и в том, что политрук погиб на глазах Севки, тоже есть элемент везения, как бы отвратительно это ни звучало.
За двенадцать месяцев Севка научился не морщить нос по таким поводам. Когда кто-то оказывался между Севкой и пулей, Севка радовался. Не смерти ближнего своего, конечно, но тому, что остался жив. Что повезло.
Севка вообще оказался везучим – сумел увернуться от выстрелов немецкого автоматчика и свое первое «советский офицер» смог произнести не перед каким-нибудь особистом, а перед старшим лейтенантом Даниилом Орловым. Если бы перед особистом – попал бы как минимум в НКВД или сразу под расстрел, а так… Вначале Орлов сделал вид, что не заметил, потом вроде как разоблачил «попаданца», а потом…
Сволочь оказался этот Даниил Орлов. Умный, толковый, но сволочь…
Так, напомнил себе Севка. Без оценочных суждений. Просто – старший лейтенант Орлов. Вначале – просто командир Красной армии, а потом, оказалось, человек, который устроил Севке это путешествие в прошлое. И не для того, чтобы покуражиться, а с совершенно конкретной целью. Вывести Севку на своего старого знакомого – комиссара Корелина. А уж с его помощью предотвратить применение химического оружия одним сумасшедшим командиром Красной армии.
Во всяком случае, так Орлов говорил, так вроде бы получилось, но что на самом деле задумал бывший поручик царской армии, в двадцатых годах вдруг получивший возможность путешествовать во времени, не знал никто. Даже Корелин не знал и даже Евграф Павлович – человек, повидавший за свои семьдесят пять лет столько всего, сколько вполне хватило бы обычному человеку лет на пятьсот.
