Спитак. Сводки новостей, придержанные в новогодние, праздничные дни, снова описывают последствия землетрясения потрясшего страну. Реальные картины ужаса, переживаемого Арменией, транслируются на телевизионных экранах, заставляют содрогаться сердца граждан, болезненно всё это переживающих. Бодрые репортажи о масштабах организованной помощи, совсем не радуют, и на фоне ужасающих развалин порушенного города все равно вызывают стойкое ощущение безысходности. Ощущение нескончаемой беды.
Но жизнь сглаживает эмоции. И черствеет сердце и со временем воспринимаются уже как обыденность слезы обезумевших на далеком Кавказе соотечественников – так, затихает и едва ощущается ставшее уже привычным сочувствие, и какая-то мирская успокоенность, растворяет беспокойство души. Отгораживается душа самоуспокоением. Ведь государство чтобы облегчить их страдания, да что там государство – весь мир, делает в зоне трагедии все возможное и невозможное… И уже не так бередит её постепенно исчезающая из новостных блоков, все сильнее и сильнее растворяющаяся во времени беда…
А еще участившиеся репортажи из Афганистана бодрят, очередной крупномасштабной, только что завершившейся, успешной операцией ограниченного воинского контингента Советской армии, против упрямых, в своей непокорности, душманов.
Но эти армейские успехи почему-то не вызывают уверенности в том, что так необходимая, так желанная спокойная созидательная мирная жизнь в соседней стране, наконец наступит. Наоборот, все явственнее растет понимание, что увязли в какой-то бесконечной, неприлично растянувшейся на годы, войсковой операции наши непобедимые войска. И обладающие огромной мощью никак не могут решиться они, в силу политических причин, и все более и более неблагоприятно складывающейся общемировой общественной конъюнктуры, применить её против, постоянно ускользающего, растворявшегося в своем народе, и как бы из воздуха возникающего вновь противника. Применить всю мощь, в полную силу! Не могут – и всё тут!
И размазывается эффект присутствия их в непонятно что желающей, раздираемой внутренними противоречиями, стране. И не победу сулит это присутствие, не победу… Но и мысль о поражении даже в дурном сне кажется кощунственной.
И вновь, вечером, из телевизора бодрый репортаж об очередном, из участившихся в последнее время военных эпизодов, благополучно и победно завершившийся, вызывает вроде бы удовлетворение и гордость за локальный успех. Но почему неожиданно, вдруг где-то там, в подсознании, мимолетно проскальзывает, – пока еще мимолетно, – мысль об еще одной безысходности?
«Не в сорок первом под Калугой, где холм высок
В восьмидесятых, под Кабулом лицом в песок…»
Унылым голосом стенает певец Леонтьев печальную песню, разгоняет афганский ветер по всему Союзу, и это отнюдь не прибавляет боевого духа советским войскам, увязнувшим в позиционном партизанском противостоянии с неуловимым противником. И гражданам страны не прибавляет. Цепляют слова душу, вызывают озноб ползущие по спине мурашки…
«Воронка, и еще воронка нежданным днем…
Зачем стучишься похоронка в панельный дом?…»
Неумолимо пережевывает события вялотекущая запутавшаяся и окончательно растерявшая первоначальные цели война, калечит и убивает мальчишек, только начавших вдыхать полной грудью взрослую жизнь, губит непонятно за какие провинности их души…
Не моя страна управляет этой маленькой войной, а маленькая война вцепилась в державу, и вертит ею на потеху всему миру. И растет понимание неправильности происходящего… И в общем грохоте перестроечного звучания явственно проскальзывает от граждан растущее недовольство, набирает силу и становится все более и более заметным, и весомым…
