1
– Девушка, какую часть фразы «я не хочу с вами разговаривать» вы не уяснили? – впервые за два дня осады Маша почувствовала, что лед между ними треснул. В голосе Свекольникова появилась ироническая нотка.
– Петр Михайлович… Я восемьсот километров проехала. Под Вяткой меня чуть не изнасиловала пара демобилизованных. И деньги уже на исходе.
Свекольников громко выдохнул и направился в сторону пятиэтажки. Маша уже выучила его траекторию: дом – магазин, магазин – аптека, аптека – дом. Вне этого треугольника он замечен не был. В поселке было только три улицы, на первой располагался магазин, на второй – аптека, на третьей – дом Свекольникова. Два катета и гипотенуза. Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, вспомнилось Маше без особой пользы. Она догнала его и зашагала рядом.
– Ну кто мне еще об отце расскажет? Я была у Кривулина, у Сурмина. И все перенаправляли к вам. Ведь вы с ним дружили…
Свекольников притормозил.
Не глядя на Машу, усмехнулся:
– У Кривули она была… И у Бородавки… Нашла кого расспрашивать. Это ж шестерки Волчка. У них в мозгу дыры с мой кулак.
– Петр Михайлович… Я даже не знаю, жив ли отец.
Тот замотал головой. Прибавил шаг.
– Чего не знаю, того не знаю. Хотя небеса ему, похоже, намерили семь жизней. На моих глазах он одну потерял. Другой бы как миленький скопытился, а Витя только задумался на минутку, не пора ли менять платформу, отряхнулся, да и назад, в солнечный мир, вернулся. Не пора, значит.
Прошли метров десять молча.
– Ненавижу вспоминать Черную Дыру. Что ни день, как камень.
– А у вас какая была статья?
– Та же самая, что у отца вашего. Очернительство и оскорбление чувств… У многих тогда вырос вот здесь, около щитовидки, – Свекольников показал где, – новый орган, что слишком остро реагировал на оскорбление…
Он сплюнул. На землю легла густая белая субстанция, похожая на птичий помет.
– …Оскорбление разных чувств – религиозных, патриотических, верноподданнических. Люди жадно всматривались в пристальные глаза телевизора, которые им указывали, на что оскорбляться. И тогда этот орган в зобу раздувался, как у пеликанов. Если репрессии применяются в интересах общества, это нормально – так тогда говорили. В первую волну посадок мы с Витей и попали.
– С отцом… – Маша обрадовалась, что Свекольников разговорился.
– В судах стали разбирать принципиально непроверяемую область – человеческие чувства. Вещество субъективное. Видимо, в какой-то палате весов и мер должен был находиться эталон нормы того человеческого рецептора, что отвечает за оскорбление. Вот только толщина кожи у всех разная. Один оскорблялся, если при нем кто-то Крым украинским называл, другого оскорбляла фотография Мика Джаггера на чьей-то футболке. Нелепейшие статьи, в общем.
– Кем вы тогда работали?
– Старшим редактором портала «ВЛоб». Даже не портал – так, портальчик. Философско-аналитический. У нас, кстати, и с посещениями было не ахти. Тыщонка в день, не более. И рекламы собирали с гулькин хлястик. Но кто должен был, нас заметил.
– Это уж после убийства Немцова?
Свекольников посмотрел на Машу как на дуру. Шумно втянул носом воздух.
– Я вам рассказываю про время Черной Дыры. С убийства Немцова тогда уже года три минуло. Или даже больше.
Он вновь сплюнул белую слюну.
– Хотя в чем-то вы правы, – сказал он примирительно. – Убийство Немцова послужило катализатором перемен к худшему. Как говорится, расчесали.
– Я знаю лишь, что отца за его сочинения посадили.
– Так его роман «Щит уповающим» я еще до суда читал и даже небольшую рецензюшку у себя успел тиснуть. В целом хвалебную. Определяя жанр романа, все время срывался с одного на другое: роман-гротеск, роман-фэнтези, фарс, предсказание… Потом я понял, это был Витин отчаянный крик души. Масштаб стал виден гораздо позже. Гораздо…
