У меня два секрета: я люблю Валентина и вкладываю силикон в
лифчик. И один из них раскрыт. Да еще кем, Анжеликой Коростылевой,
первой красавицей всея гимназия и звездой нашего драмкружка.
– Чтооо?! – хохочет она, запрокинув
голову.
Утешает, что мы в гримерке остались
вдвоем. Хочется верить, мне еще повезло.
Надо же было так оплошать. Я ведь
всегда осторожна, перестраховываюсь на триста процентов. А тут…
поторопилась и неудачно захватила накидку вместе с
бюстгальтером.
Я специально ношу нейлоновые бра,
которые прилегают к телу плотно, чтобы таких казусов не
возникало.
Блииин!
Не успеваю наклониться за выпавшим
силиконом, как чувствую на себе бесстыжий взгляд видеокамеры.
Коростылева не растерялась – уже фиксирует мой обман. Наверное, я
выгляжу зашуганным поросенком, такая же неуклюжая, беспомощная и
розовая от стыда. Только визгнуть не хватало для полного
соответствия образу. Но я молчу, потому что не могу из себя
выдавить ни звука.
– Ничего себе ты, Палкина. Сиськи
себе наклеиваешь? – Анжелика почти кричит, одновременно хихикая,
чем заставляет меня тянуться к полу сильнее.
Я и так на корточках. От смущения
даже подняться не могу и прижимаю к груди костюм. Кровь бурлит, аж
страшно, что просочится из пор. И сердце ходуном ходит. Что б меня!
Провалиться бы…
– Какое недоразумение, – Анжелика
поднимается, и ее сценическое платье спадает на пол, открывая
налитую грудь в хлопковом бандо. Она выглядит упругой и идеально
сформированной.
Красавица нарочно добивает меня
своей привлекательностью, то есть моей никчемностью по сравнению с
ней. У нее фигура стройная, как песочные часы, шевелюра сочная, как
шоколад, черты лица все выразительные, как эталонный портрет.
Всегда после взгляда на эту красотку
хочется замазать зеркало. Мне приходится лицо себе каждое утро
буквально заново рисовать. А то брови бесцветные. И ресницы
короткие, едва заметные, потому что белые. И волосы такие же,
вдобавок тонкие. Природа явно хотела сделать меня невидимкой, а
получилось, что получилось: низкая, тощая, бледная. Мне только
призраков играть. Жаль, мало в наших спектаклях таких персонажей.
Так бы я тоже стала звездой, чисто за счет амплуа.
Коростылевой не понять моей боли.
Она давно щеголяет буферами. А у меня – два опухших соска. Конечно,
приходится прибегать к искусственной красоте, раз естественной не
дано. Так мальчишки хотя бы стали понимать, что я тоже девушка.
Да, Валентин, как не обращал на меня
внимания, так и не обращает. Не помогают мне ни высоченные каблуки,
ни мини-юбки, ни макияж. И даже дурацкие начесы, которые я
заставляю себя делать каждое утро по полчаса. Но… Хотя бы перед
девчонками не так стыдно, можно белье с ними обсудить. И то, как
это непривычно, когда что-то выпирает.
Впрочем, болит моя отсутствующая
грудь порой так, что я очень сильно ее чувствую. Не вижу, но
ощущаю, а другим этого не объяснишь, приходится показывать.
Жуть, как паршиво. Неужели Анжелика
всем расскажет? Валентин со мной тогда вообще перестанет общаться.
Все, кажись, моя вселенная схлопнулась.
– Не выдавай меня никому,
пожалуйста, – пищу я в отчаянии. Терять уже нечего. Жмурюсь
зачем-то, но открываю глаз на проверку. Бить меня вроде никто не
собирается.
Анжелика хмыкает и скрещивает руки
под грудью. Она высокая и спортивная. Все мышцы четко проглядывают
из-под смуглой кожи. Меня каждый раз берет завида, даже сейчас,
когда я раскрываю глаза, преодолев страх.
– Если сделаешь для меня кое-что, –
в карих глазах мелькает коварство. Мне не нравится эта ухмылка, но
я слушаю и даже нахожу в себе силы подняться, чтобы посмотреть ей в
лицо. – Раздобудь мне всю инфу про Бархатова. Хочу знать: что
любит, чем увлекается помимо музыки, с кем проводит свободное
время, куда планирует поступать.
