Полковник полиции Евгений Николаевич Миловидов сидел за своим рабочим столом, наполовину заваленным толстыми папками с разными материалами, документами о работе отдела по борьбе с преступностью за последние три месяца. Одна раскрытая зеленая папка лежала перед ним. Он с неослабевающим вниманием вчитывался в тексты донесений, иногда ухмыляясь, иногда недовольно хмурясь, и, видимо, от какой-то внезапно нахлынувшей, неотступной злости сжимал челюсти и скрипел зубами. Тут все ясно: что-то, разумеется, ему в делах не нравилось, как это всегда бывает у всех начальников, проверяющих работу своих подчиненных, их активность, успехи и провалы в поисково-розыскной деятельности.
Полковнику было 42 года. Энергичный, волевой, уравновешенный, спокойный даже в самых острых, горячих, очень опасных ситуациях, уважительный и в некоторой степени благодушно-простодушный, он вызывал к себе адекватно-зеркальное отношение со стороны сотрудников отдела за свои многочисленные положительные чисто человеческие и профессиональные качества. Довольно рослый, физически развитый, крепкий, плечистый, он казался человеком, который всю жизнь занимался спортом и даже имеет в этом плане крупные заслуги. Он окончил высшее учебное заведение, работал в разных городах следователем, опером, занимал руководящие посты разных уровней, незаметно продвигался по службе и, конечно, по воинским званиям. На его погонах со временем становилось все больше звездочек, маленькие звездочки заменялись более крупными и ясными, и погоны становились значительно красивее и внушительнее.
Евгений Николаевич с таким самозабвением углубился в изучение материалов о работе отдела и его сотрудников относительно работы по выполнению поставленных высшим руководством задач, требований по борьбе с преступностью в ее самых разных проявлениях, что совсем отвлекся от всего мира, и ничего более интересного, важного, более-менее значительного, чем борьба с преступностью, для него не было и не могло быть. Он ничего не видел, не слышал, не замечал ярких, ласковых лучей солнца, широким потоком льющихся в кабинет. Не слышал, как в коридоре шли люди, стучали каблуки по выложенному плиткой полу, как хлопали двери соседних и отдаленных кабинетов. Он не слышал, будучи до предела, до упора поглощенным своей работой, как дверь кабинета почти бесшумно растворилась и в него вошла сотрудница отдела, следователь Ирина Матвеевна Суворова. Мягко, плавно, на цыпочках, балансируя руками, чтобы не спугнуть сладостное вдохновение начальника, она подошла к столу, стоящему перпендикулярно столу полковника и, словно пушистый одуванчик, присела в мягкое кресло. Она мимолетно улыбнулась, посмотрела на Миловидова, все еще не видевшего и не слышавшего ничего вокруг и склонившегося над документами, вникая в каждое предложение, каждое слово. Ирина Матвеевна не выдержала тишины кабинетного молчания и тихо сказала:
– Доброе утро, Евгений Николаевич!
Полковник, будто услышал выстрел из пистолета, резко отпрянул от папки с документами и взглянул на следователя. Но он не просто взглянул на нее, его взгляд как будто магнитился к женщине, и полковник ничего не мог с этим поделать.
– Доброе утро, Ирина Матвеевна! – с душевной мягкостью сказал начальник.
– Вы давно пришли? – Пронзительно глядела следователь на своего начальника.
– А я тут кое-чего почитал, – полковник закрыл папку и отодвинул ее на самый край стола, будто она мешала ему беседовать со следователем.
– Я так и думала, – ласково улыбнулась Ирина Матвеевна, -поэтому старалась пройти в кабинет тихо, чтобы не помешать вам. Между ними постепенно сложились простые чисто человеческие отношения, и начальник, когда случалось оставаться наедине с Суворовой, часто обращался к ней на «ты», но в присутствии других сотрудников отдела, на официальных совещаниях, заседаниях – всегда на «вы».
