Эпизод 1. «Ладони»
Советские солдаты – настоящие воины.
Они сражаются до конца
Ахмад-Шах Масуд
Их было немного больше тридцати. Они только что атаковали сторожевой пост неверных и подошли к разрушенному гранатомётными выстрелами блиндажу, который ещё пару минут назад огрызался автоматными очередями. Надо было торопиться, многолетний боевой опыт подсказывал, что скоро здесь будет советская бронегруппа и вступать в бой с ней не входило в их планы, но командир приказал собрать оружие и сфотографировать трупы погибших. Моджахеды окружили развалины укрепления и сняли обрывки брезентового тента. На дне квадратного котлована находились тела двух шурави, один из них смотрел прямо на восходящее солнце уже незрячими глазами, другой, лежащий на животе, был ещё жив и тихо стонал. Сквозь прореху пропитанного кровью бушлата, торчал острый осколок ребра. Командир отряда посмотрел на молодого афганца, державшего в руке длинноствольную винтовку и небрежно кивнув, подбородком указал на шевелящееся тело солдата. Бача уважительно приложил руку к сердцу и спрыгнул вниз. В след за ним спустились ещё три душмана. Баче не хотелось пачкать руки прикосновением к неверному, он решил повернуть тело раненного стволом своей винтовки. Соратники одобрительным гулом поддержали его намерение. Тело легко перевернулось с живота на спину. Казалось, раненный солдат сам помогает молодому моджахеду. Командир, стоя на обломках саманного бруствера, приказал: «Всевышний велел быть милосердным к врагам. Помоги ему, вонзи в сердце неверного свой каруд». Бача кивнул, вытащил кинжал и вдруг увидел раскрытые ладони шурави, на которых лежали ребристые корпуса ручных гранат. Он завороженно смотрел, как отлетают в стороны спусковые рычаги чугунных боеприпасов. У него и его товарищей в запасе ещё оставались четыре с половиной секунды, но страх парализовал волю, и яркая вспышка была последним видением в их земной жизни.
Эпизод 2. «Тельняшка для Люськи»
Давно уж отгремели те бои,
Но помним мы, и помнит вся Россия!
За медсестер, которых не спасли
Сто грамм свои поднимем фронтовые…
Ольга Разуваева
Она сразу же согласилась ехать в командировку в Афган. И в самом деле, что её удерживало в Ленинграде? Ну, уж точно не комнатка в коммуналке, и не служба в окружном госпитале, давно ставшая рутиной. Семейная жизнь как-то не сложилась: сначала муж был категорически против детей, а потом и вовсе сбежал, сказав на прощанье, что встретил настоящую любовь. Людмила даже не пыталась остановить его. Зачем? И так всё было ясно…
Таисия Алексеевна, сестра-хозяйка, безоговорочно одобрила решение подруги: «Правильно, Люська. Что здесь ловить? Мужики, хоть и вояки, но, ведь больные, да и к тому же женатые. Там, за речкой, и денег заработаешь, и мужика, глядишь, захомутаешь!» Уже на отвальной, она случайно услышала разговор подвыпивших врачей. Слегка икая, Виктор Романыч, начальник отделения, говорил Борису, старшему ординатору: «Попадёт наша Люська в медроту, где-нибудь в самой заднице!». «Это ещё почему? – без интереса спросил Борька – она ведь хороший специалист». Начальник снова икнул: «Так-то оно, так, но, там отбор особый… тех, у кого ноги от ушей и на лицо покрасивше, в Кабульском госпитале оставляют. Тех, кто не дотягивает до стандартов, в гарнизонные госпитали определяют. Ну, а нашей Люське, прямая дорога в медроту». Она сама не знала, как ей удалось сдержать гнев и слёзы, но Виктор Романыч оказался прав: её определили старшей медсестрой в медроту бригады.
Она быстро привыкла к сумасшедшему ритму и завоевала авторитет среди сослуживцев. Ей было нетрудно, помог восьмилетний опыт службы в окружном госпитале. Вот только, и в глаза, и за глаза, её продолжали звать Люськой, и никак иначе. Да и с поиском «подходящего» мужика, тоже не очень сложилось. Были, конечно, романы, но всё больше скоротечные, без обязательств и продолжения. Так прошёл почти полный год и через пару дней Людмила собиралась в отпуск.
