Когда форточка, подхваченная промозглым сквозняком, в очередной раз глухо стукнула по деревянной раме невысокого окна, старик не выдержал. Былой расторопностью, которой так славился Александр Синельный, он, конечно, уже не обладал, но все же для своего возраста был настоящим живчиком.
– Вот так! – удовлетворенно выдохнул Александр Иванович, хлопнув докучливой форточкой.
Мглистая темная ночь, раскинувшаяся за окном, невольно привлекла его внимание, заворожив на время своим бесконечным таинством.
– Какая глухая сегодня ночь, – тихо прошептал он, поглаживая костлявыми пальцами седые, чуть свисающие над уголками рта, усы. – Ни луны, ни звезд – ничего! Кромешный мрак!
Загипнотизированный этим странным, безликим миром, Александр Иванович стоял тихо; безмолвно и не спеша проваливаясь в эту чернеющую бездну. Неизвестно, сколь долгим было бы это молчание, если бы не скорый детский вопрос:
– Деда, а ты слышал об Аласторе?
Александр Иванович невольно вздрогнул. Он повернулся в сторону, где за неказистым деревянным столиком, освещенным мерцающим огоньком почти растаявшей свечи, сидел мальчик лет девяти, с взлохмаченными черными волосами. В его руке томилась пластмассовая ручка, под которой пожелтевшими листьями выступала исписанная неровным детским почерком тетрадь.
– Аластор? – задумчиво протянул Александр Иванович. – Откуда тебе известно это имя?
– Васька Щурый рассказал, да и так, на улице болтают.
– На улице всякие глупости болтают! – сердито выпалил дед. – А вот если ты не будешь учиться, то ничего путевого из тебя не получится.
Мальчуган, быстро уловив изменившийся тон, тут же, со всей аккуратностью, продолжил выводить в тетради предложение.
– …и средь лесов порядок был, – вслух сопровождая написанное, проговорил он.
– Все? – поинтересовался Александр Иванович.
– Все!
Подойдя поближе, дед взял тетрадку и, внимательно разглядывая каждое слово, принялся читать.
– А правду говорят, будто он душу дьяволу продал? – не выдержал мальчуган.
Александр Иванович невольно оторвался от старенькой и уже немало повидавшей на своем веку тетради и сухо спросил:
– Что?
– Ну, – робко протянул мальчик, – я говорю, Аластор. Правда, говорят, будто он душу дьяволу продал?
Дед, тяжело вздохнув, отложил тетрадь в сторону и внимательно посмотрел на мальчика.
– Эх, Саша-Саша!
Александр Иванович грустно покачал головой.
– Тебе еще многому предстоит научиться и многое узнать. Когда ты повзрослеешь, то обязательно поймешь, что нет ни рая, ни ада. Есть только человек – и он один творец и вершитель своей судьбы. И уж тем более человек не может продать свою душу.
– Но душа-то есть? – сверкнул глазами, полными детской надежды, мальчик.
Александр Иванович нежно потрепал внука по голове.
– Есть, – тихо произнес он. – Душа у человека, конечно же, есть.
Мальчик весело улыбнулся. Дед не нашел в его изложении ошибок, и значит, он мог со спокойной совестью идти к себе в спальню – маленькую приземистую комнатку отгороженную старым, вещевым шкафом, – и, закрыв глаза, в сладкой дреме представлять себе завтрашнее утро, которое за редким исключением начиналось всегда одинаково. Мягкие лучи солнца были в нем благим вестником, продиравшимся сквозь оконный переплет неизменно для одной цели – возвестить о радости нового зарождающегося дня, где бурной рекой будут протекать события и проноситься, вне времени, веселая детская жизнь. В тесных двориках мальчишки будут снова гонять мяч, дразнить девчонок и с упоением рассказывать друг другу истории, от которых начнет стыть кровь в жилах и напускаться дремучий страх. Кто-то расскажет и об Аласторе. Обязательно расскажет, ибо больше всего любили бойкие мальчишки эту легенду, всячески додумывали, дополняли ее, и каждый раз она звучала совершенно по-новому.
