Исторические этюды наполнены трагическими переживаниями и эпической силой исчезнувших времен и явлений. Прошлое блестит в них ослепительной гаммой невыцветающих красок, и кажется, будто они чище и краше серых дней обыденности.
Произведение, написанное мной, окутано в живую ткань историзма, имеющего в глазах автора собственный блеск и сияние, и дополненное – на его вкус – художественным драматизмом, а также деталями, вымышленными или реальными. Засим верю, что оно будет интересно как само по себе, так и в свете исторических перипетий.
Часть 1.
(вторник, 21 сентября 1956 года)
Тлеющая сигарета, повисшая на стеклянном ребре пепельницы, пёстрая керамическая чашка с крепко заваренным чаем, графитовый карандаш, пара листков бумаги и уже потрёпанный, несвежий номер газеты The Sunday Times – всё это в хаотичном порядке украшало собой массивный дубовый стол, занимавший добрую половину и без того не слишком большого номера отеля. Рядом, расположившись на деревянном стуле с удобными подлокотниками и задумчиво подперев руками голову, сидел молодой человек. Его усталый взгляд блуждал между газетой и окном, наполовину закрытым плотными портьерами соломенного цвета. Совершенно очевидный факт туманности нового дела лишь сильнее изматывал разум многочисленными вопросами. Лениво потянувшись, постоялец сделал очередной глоток терпкого чая и вновь перечитал злосчастную статью двухнедельной давности. В заметке с кричащим заголовком, отпечатанным броским шрифтом, говорилось следующее:
«Сегодня утром от одного из наших конфиденциальных источников, приближённых к Скотленд-Ярду, в редакцию поступило сенсационное известие. В доме номер 23 по улице Холборн найдено тело советского дипломата Андрея Ивановича Смолина. По предварительным данным, которыми располагает полиция, речь идет о самоубийстве. Об этом свидетельствует ряд характерных признаков, в том числе предсмертная записка, найденная в квартире убитого. Следов насилия в помещении обнаружено не было. Предположительно самоубийство совершенно где-то между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи, именным револьвером системы Нагана. Напомним: советский дипломат в течение последних трёх лет жил и работал в Лондоне, где занимал должность первого секретаря в посольстве СССР».
«Что ж, – подумал молодой человек, – уверенность полиции Лондона – это серьезный аргумент в деле, шум от которого не затих до сих пор. Факты, улики, показания – всё с педантичной аккуратностью сведено в единую цепь событий и отработано в готовый материал для уголовного судопроизводства. И всё же одна деталь каким-то образом ускользнула от следствия, оставив без ответа главный вопрос: зачем преуспевающему дипломату, чей послужной список мог вызвать зависть даже у самых бескомпромиссных карьеристов, пускать себе пулю в висок? Столь отчаянный шаг должен быть вызван неразрешимым внутренним конфликтом, в то время как суть его осталась неизвестной. Будто его и вовсе не было».
Молодой человек погладил острый щетинистый подбородок, и долгий ход его размышлений внезапно прервало чувство проснувшейся усталости. На некоторые особенности его работы организм всегда отвечал одинаково. Долгий перелёт и бессонная ночь (которая по счёту в его карьере) безжалостно тянули ко сну, будто наливая веки тяжёлым пудовым свинцом. Тряхнув головой и решительно отбросив в сторону стон уставшего сознания, он вернулся к прежнему занятию.
– Итак, – чуть слышно пробормотал он, – всё сомкнулось на рваном клочке бумаги, найденном на газетном столике советского дипломата. Главная улика, центральная ось в конструкции…
