– Это что, уже Лахош?
– Да, Лахош. Сейчас причаливать будем.
И помощник капитана заторопился дальше. Высокий франтоватый брюнет с усиками и эспаньолкой, в фетровом котелке и с тросточкой, крутанулся на каблуках и подмигнул соседке. А та, молодая темноволосая дама в бежевой шляпке, внимательно и настороженно изучала из-под вуали приближавшийся городок.
– Ну что, дорогая, – брюнет по-щегольски небрежно повертел тросточкой, глаза его, насмешливые и дерзкие, весело заблестели, – пойдемте собираться, госпожа Ар-р-пак?
Обращение, и особенно имя, он произнес явно грассируя, покатав «р-р» на языке с подчеркнутой аффектацией, – казалось, сам раскатистый звук доставлял ему некое удовольствие. И с легким поклоном, с шутливо-преувеличенной любезностью предложил руку, затянутую в белую лайковую перчатку. Дама тряхнула головой, серые глаза ее сердито сверкнули.
– На вашем месте, господин Арпак, я бы вела себя посдержанней, – и, оглянувшись, понизила голос. – Хотя бы в интересах дела. Веселиться еще рано.
Г-н Арпак осклабился и щелкнул каблуками.
– Замечание принимается, моя дорогая, – и с усмешкой развел руками. – Хотя это только вопрос стиля: дела лучше делать легко и изящно, с улыбкой на устах. Иначе не стоит и браться. Как, впрочем, и вообще жить.
Та фыркнула.
– Эстетство когда-нибудь вас погубит. Идемте в каюту.
…Старенький однопалубный пароходик «Эн-Меркар» Орукского речного пароходства, натужно дымя, стуча и откашливаясь, осторожно причаливал к Лахошской пристани – переоборудованной барже с деревянными надстройками, крашенными в желто-зеленое. То были цвета́ Лахошской Республики, – флаг ее развевался у мостков на набережную. Набережная – это, конечно, сказано громко: Лахош хоть и отстоял независимость в бесчисленных войнах с соседями, но, по сути, так и остался захолустным городишкой. Как, впрочем, и большинство соседних городков-республик и карликовых княжеств, что во множестве возникли в Приречье, пойме и дельте Фисона, на обломках Восточной Конфедерации после Катастрофы.
Ярко светило августовское солнце, бликуя и искрясь на речной ряби. Безоблачно и безмятежно голубело небо в вышине, лишь крылья чаек резали его просторы. Сухой ветерок доносил запахи степей, окружавших Лахош, – полыни, выгорающих трав, кизяка. С полузатонувшего парома, рядом с пристанью, с дикими визгами и хохотом сигали в воду загорелые дочерна пацанята. И поднимали тучи брызг, непрерывно шумя, галдя, перекликаясь. А поодаль трое босых мужиков, закатав штаны и поскидав рубахи, толкали к реке лодку. На другом берегу, на дебаркадере, грузилась керосином посудина, гремели бочки; у горизонта, где начинались Хайварские холмы, темнели нефтяные вышки. Был обычный воскресный день.
Когда, вздрогнув, «Эн-Меркар» пришвартовался, на причал со стуком перекинули деревянные сходни. Чета Арпак с саквояжами сошла в числе последних. Торопиться особо было некуда, – судно прибыло из Орука, хоть ныне и дружественного Лахошу, но тем не менее отдельного государства, и предстоял обычный в таких случаях въездной контроль.
Поперек крытого прохода к мосткам уже натянули цепь – до окончания осмотра. Вдоль нее, по разные стороны, лениво, со скучающим видом расхаживали два ефрейтора Национальной Гвардии в желто-зеленом камуфляже и небрежно сдвинутых беретах, с карабинами за плечами. Перед ними, чуть расставив ноги и заложив руку за спину, надвинув фуражку пониже, стоял молодой лейтенант. На холеном лице его, казалось, застыла безразлично-вежливая маска, и, как кукла-автомат, он лишь равнодушно цедил: «Граждане Лахоша – направо, к таможенному. Иностранные подданные, а равно лица без подданства – в левый коридор, на миграционно-таможенный контроль. Приготовить документы и багаж к осмотру…» Г-н и г-жа Арпак повернули налево. За натянутой цепью топтались встречающие – некоторые с цветами. Топтались нетерпеливо, высматривая прибывших, недовольно косясь на гвардейцев.
