- Генриетта Сергеевна! Скорее! - в
голосе за дверью туалета появилось явно ощущаемое
раздражение.
- Черт! Черт! - Гета не могла здесь больше оставаться. Надо
выходить. - Почему именно сегодня? Почему в феврале, с противным
мокрым снегом и нахально намекающей на скорое прибытие весной?
Почему в день рождения? Интересно, много ли людей умерли в свой
день рождения?
- Разрешите предложить Вам кофе, - удаляющийся голос Тани,
администратора студии «Кисть», нервно дрожал от не сдерживаемого, а
демонстрируемого восхищения.
- Нет. Спасибо, - в голосе отвечающего отчетливо чувствовался
сарказм. - Пожалуй, третья чашка будет определенно лишней.
Надо выходить. Гета в последний раз посмотрела на свое отражение и
поморщилась. Нарисовав на лице неловкую улыбку, Гета вышла из
туалета в холл. Он сидел в том же кресле, что и в первый раз, три
месяца назад, откинувшись назад и с интересом (интересом?)
рассматривал новые детские рисунки, которыми была украшена
противоположная стена.
- Здравствуйте, Алексей Викторович, какая неожиданность! – бездарно
радостно и бодро сказала Гета.
«Неожиданность» поднялась из кресла и начала движение навстречу
Гете.
- Ну вот и всё, - Гета почему-то успокоилась, глядя, как высокий
мужчина в темно-сером костюме идет к ней, не ускоряя шагов, не
проявляя никаких эмоций. - Что он спрашивал в последний раз, когда
хотел убить ее? Ах, да… Он интересовался, какой способ ухода из
жизни она предпочитает. Кажется, она даже что-то выбрала…
- Я принес Вам глаз дракона, - вежливо сказал Алексей
Викторович.
Надо же, какое имя доброе, Алеша, - и убийца, мягкое имя,
даже пушистое, можно попробовать нарисовать его восковыми мелками
на голубой бумаге, обязательно на голубой.
Говорят, перед смертью вспоминается жизнь, самые важные ее моменты.
Но ничего не вспоминалось, совсем ничего… Она ужасная мать! - Гета
попыталась оформить эту мысль, компактно положив ее на передний
план своего последнего полотна, но мысль не обрела четких
очертаний, ускользнула, растворилась…
- Какая прелесть! Розовенький! Как моя сумочка! - Таня
закатила глазки, рискуя перекинуть накладные ресницы невероятной
длины через лоб до самой макушки.
"Прелесть" оказалась довольно большим, продолговатым розовым
плодом, размером с ладонь.
- Сняли с еще живого дракона? – со знанием дела спросила
Гета.
- Естественно, - невозмутимо ответил убийца. – Это же очевидно,
видите, еще пульсирует.
- Как вы странно шутите, Генриетта Сергеевна! Противно даже! - Таня
попыталась поджать губы в ниточку, но ниточка не получилась – не
позволил ботокс.
- Это питахайя, или лун янь, - потрошитель дракона явно наслаждался
растерянностью своей жертвы. - Это в России его называют глаз
дракона. Думаю, подойдет для натюрморта. Вы же любите что-нибудь
экзотическое добавить.
- Люблю… - слово это прозвучало странно, вязко, тяжело. -
Люблю…
- Генриетта Сергеевна, а рамбутан
подойдет? - мягкий бархатный голос окутал сразу и почти опьянил.
Сердце Геты забилось чаще, потом остановилось, ухнуло куда-то в
район паркетного пола и забилось вновь с серьезными
перебоями.
Три недели он не проявлял никакого интереса ни к ней, ни к Танечке,
которая уже истратила на него (то есть, конечно, на себя) весь
запас любимого парфюма, да и гардероб самой Геты, честно говоря,
уже подходил к концу. Неужели все-таки заметил?
Самый интересный клиент нового набора студии, Порошин Алексей
Викторович, протягивал Гете «маленькое чудовище» - странного вида
экзотический фрукт: красный и неприятно волосатый.
- Вы же сами сказали, что надо принести что-нибудь необычное для
натюрморта. - "Ученик" не отводил взгляда от лица Геты, не давая ей
опустить глаза, она же трусливо удерживала взгляд на самом кончике
его носа.
