Аннотация
Я не могу его видеть. Я не могу
слышать его завораживающий голос. Я хотела бы забыть о нем и жить
своей жизнью, но…
Наша дочь выбросила скрипку,
покрасилась в зеленый цвет и собирается делать революцию в музыке.
И пусть чертова звезда попсы не думает, что ему удастся остаться в
стороне! В конце концов, дочка-то вся в него!
Каждый портит свою жизнь так, как
считает нужным.
И чего мешать?
(ВК)
– Ты почему зеленая?
Я увидела дочь, пришедшую со школы –
и просто остолбенела.
– Я не зеленая, – оскорбленной
пароходной сереной взвыла Катя. – Я – мятная!
Я посмотрела повнимательнее на эту…
мятную зелень. И чуть не взвыла сама. Где моя девочка? Неясно. А
тринадцать ее лет – вот они. Как по часам. Откуда взялось это
чудовище с упрямо поджатыми губами, зло сверкающими темными глазами
в обрамлении длиннющих ресниц? Где…
– Волосы, – простонала я. – Где?
Коса… Мы же с тобой… Отращивали. С самого детства. А сейчас?
Господи, это что за лохмотья на
голове…
Я понимаю, умом, наверное, понимаю,
что раз все живы, почти здоровы, то ничего не произошло. Наверное.
Ну, зеленая, как жаба. Ну, коса, с детства рощеная.
А теперь. Не удержавшись, я
всхлипнула.
– Это все глупости, мама.
Катя посмотрела на меня хмуро.
Отвернулась. Хотела было проскочить мимо меня в комнату. Но тут…
Сверкнуло на крыле выразительного папиного носа что-то…
– Это. Что?
– Пирсинг, – с негодованием глянула
на меня юная… – И, мама, я в эту отстойную школу больше не
пойду.
Ба-а-ам.
Что-то лопнуло во мне. Разлетелось
осколками. Нервы? Терпение? Я сама?
– Отстойная?! Школа?! – Теперь
заголосила и я. Стены, ощутив постановку моего голоса, дрогнули, но
устояли. – Вот так просто – не пойду? В школу при
консерватории?
– Да кому все это надо, – не
осталась в долгу дочь, а дом протяжно и жалобно вздохнул. – Весь
этот бред с вашими скрипочками? С тирлим-тирлимами. Все эти Бахи и
Брамсы ваши бесконечные. Да вы устарели еще лет сто назад. Вам с
вашей классикой только детей пытать.
– И это ты у нас запытанная? Бедная?
– схватилась я за голову.
– Что тебя это все дало? Твоя школа
при консерватории и классическое музыкальное образование? Сильву
заглавной партией раз в год в твоей оперетте? И каждый раз трястись
– может, кого другого поставят! А отцу? Его песенки дурацкие в
квартете дебильном и рояль, на котором он почти не играет, потому
что у них Лева есть?
– Катя. Что ты несешь?
Честно говоря, я понятия не имела,
что сказать. Такого просто быть не могло. Не со мной. Не в нашей
семье. Не с моей девочкой-скрипачкой.
– Правду, – ничуть не смутившись,
ответила дочь. – Я все сказала в школе. Можете, кстати, забрать
документы. Теперь все сказала тебе. И обязательно выскажу отцу.
Бам-бам-бам! Барабаны в моей голове
зашлись в ритме изумительно тяжелого рока.
– Ах, отцу, – протянула я и вдохнула
поглубже, пытаясь успокоиться. Но руки подплясывали, когда я
схватила телефон, выбрала номер: – Отцу. Конечно. А что. Давай
прямо сейчас.
– А давай, - ребенок закусил
удила.
Меня трясло, пусть уж и бывший муж
насладиться. А то все время – папа хороший, а я так. Мегера. Уроки
заставляю делать и на дополнительные занятия по музыке загоняю.
Устарела и запытала. И Баха люблю.
Трубку ожидаемо никто не брал. Ну,
кто у нас самый занятой человек на планете Земля и в ее
окрестностях? Кто б сомневался.
– Как обычно, – нахмурилась
Катя.
Мне б помолчать, но я уже не
могла:
– Ну, на его последние выступления
ты сама не захотела. Хотя он ждал и обижался. А ты почему-то
сделала крайней меня.
– Что я там не видела? Его новых
вешалок?
– Катя.
– Что Катя? У него вешалки – одна
другой противнее. Губищи – во! Ноги – атас просто. Тупые-е-е.
– Катя. Нас это не касается.
