– Да не хочу я в церковь! – Костик фыркнул и отвернулся. Его глаза блестели, а ноздри раздувались. Подросток опустил голову, пряча взгляд.
– Что с тобой? – бабушка Варвара Тихоновна подошла к внуку и попыталась положить руку ему на плечо, чтобы успокоить.
Костя увернулся от бабушкиной ласки. Он продолжал смотреть исподлобья, с твердым намерением, что сегодня на литургию не пойдет.
– Как же, родненький? Воскресенье! Обязательно надо!
– Зачем? – голос внука зазвенел.
– Чтобы человеком стать!
– Я и так человек! – прозвенело в ответ.
– Без церкви-то?! – глаза бабы Вари округлились, брови приподнялись и изогнулись. – Маленький-то ходил! – с укоризной вздохнула она.
– А ты, ба, спрашивала меня? Брала за руку и вела! А теперь все – хватит!
– Неужто тебе плохо там?
Костя промолчал. Он не хотел лгать. Плохо в церкви ему не было. А даже наоборот: празднично хорошо и любопытно. Иконы, свечи, пение хора на клиросе – все это погружало в таинственный необычный мир, заставляя юное сердце трепетать. В этом мире Костик рос. Но теперь, когда вырос, окружающая жизнь в его сознании разделилась на две половины, словно треснула и раскололась, как льдина под лучами весеннего солнца.
В первой жизни Костя наблюдал, как люди просто ходят по земле: на работу, в школу, смотрят телевизор или сидят у компьютера, едят и спят, стараются добыть побольше денег. И никакого Бога им не надо. Во второй он видел других людей – прихожан, занятых совершенно иным. Их полнило радостное желание приблизиться к той непостижимой силе, которая сотворила все сущее вокруг – к Богу. Для этого они молились, каялись и причащались. А еще учились прощать друг-друга. Верующие люди ходили в церковь, как дети ходят в школу, чтобы научиться отделять «хорошее» от «плохого» и накапливать «хорошее», как единственное богатство на свете. За это Костя любил церковь. Ему порой хотелось оставаться в храме как можно дольше, чтобы ощущать свою любовь без конца. Но первая половина жизни, едва он выходил за церковный порог, омрачала возвышенные чувства, вынуждая Костю злиться на тех, кто насмехался над его религиозностью. Злость рождала в душе противоречие, подросток все время сравнивал две части расколотого мира и не мог решить – где же правда? Каждый раз делать выбор становилось все трудней.
Лишь одно обстоятельство, вернее сказать явление в церковной жизни, не вызывало в душе конфликта с обыденным миром – это церковное пение. Музыку молящегося голоса Костя выделял из всего происходящего, любил ее слушать, но никому об этой страсти не рассказывал. Звучание обращенных к Богу голосов так волновало подростка, что порой он вздрагивал, когда в просительной ектенье звуки резко поднимались, или начинали низко греметь в устах дьякона на «символе веры». Ему казалось в эти секунды, будто из бездонных глубин человеческих душ поднимается и восходит к небу что-то сокровенное и тайное, что нельзя доверить никому на свете. Но можно доверить Богу. Костя видел, души всех людей, и церковных и неверующих, не равнодушны к такой музыке и пению, и способны к духовному восхождению, но не понимал, почему одни устремляются покорять вершину духа, а другие бродят безучастно у подножия церкви, и смеются над теми, кто карабкается вверх. Он часто размышлял об этом парадоксе и не находил ответа. А спрашивать боялся, чтобы не рассекретить музыкального родника, бьющего в сердце.
Костик прислушивался к хору на клиросе с замиранием и удивлением. Поющие голоса пульсировали каждый по-своему, но почему-то сливались в одну мелодию и не мешали друг-другу. Мальчишка пытался понять природу такой странной загадки. И долго не мог.
Только в седьмом классе, когда заинтересовался хоральным пением по-взрослому, посетил в воскресной школе первые уроки вокала, многоголосье предстало миром сложных взаимодействий мелодии и гармонии. Костя понял, что канонические распевы рождают мистическую силу при помощи музыкальных пульсаций. Специально подобранных. Мальчишка загорелся желанием изучить невидимое построение звуков. Он влюбился в тайну духовной музыки еще больше, решив посвятить себя ей, когда вырастет.
