Еще не успев провернуть в замке ключ, Люба уже нутром
чуяла: жирный мудила вернулся из рейса. Она
не ошиблась — весь половик в прихожей был обсыпан
хлопьями его кожи. Можно бы было даже почувствовать
их тошнотворный запах, если бы его не перебивал
аромат жареной картошки, доносящийся из кухни. Мать всегда
жарила картошку в день возвращения Альберта, потому что это
было его любимое блюдо. Впрочем, как и Любино.
Боров восседал на кухонном уголке, подперев стол своим
необъятным пузом. Мать накрывала на стол, периодически
отвлекаясь на перемешивание картошки в сковородке.
— А чего ты не здороваешься
с Альбертом? — возмутилась мать, заметив появление Любы.
— Человек с рейса вернулся, устал с дороги,
гостинцев привез, а ты встречаешь его по-хамски!
— Ага, здрасьте, — сквозь зубы процедила Люба.
Она была ужасно голодная и не хотела спорить. Стащив
из тарелки кусочек свежего огурца, она присела с краю
стола. Боров тут же принялся сканировать ее своими
маленькими заплывшими глазками.
— Меня всего полтора месяца не было, а Любка уже
вон как раздалась! — обратился он к матери.
— Отъела корму — будь здоров!
Люба ответила ему без слов, просто брезгливо проведя взглядом
по его жирной туше.
— А чего это ты, интересно уселась?
— вытаращила глаза мать. Она уже выключила конфорку
и успела навалить борову полную тарелку картошки, дополнив
композицию двумя огромными кусками свинины. — Тебе сегодня
к бабушке идти, забыла?
— Я помню. Можно я хотя бы поем перед
уходом?
— У бабушки поешь.
— Мам, ты издеваешься что ли?
— Я ей только недавно заносила кастрюлю супа.
Наколов на вилку добрую треть своей порции картошки, боров
махнул рюмку водки и тут же принялся за еду. Его
чавканье с первых же секунд начало выводить Любу
из себя.
— Я не хочу суп, — сказала она.
— Почему мне нельзя картошки?
— Люб, ну чего ты, как маленькая? Не видишь,
человек приехал? Я его ждала только послезавтра. Пришлось
быстро почистить картошку, нужно же кормить! На тебя
я не готовила.
— Да там еще полсковородки осталось!
— возмутилась Люба.
Альберт указал на нее пустой вилкой и замотал своей
башкой, как будто услышал что-то смешное.
— Какая тебе картошка, Любка? Ладно я мужчина
в теле, ну дык мне можно. Хорошего человека должно быть
много. — Похлопав себя по пузу, он гоготнул.
Высохшая кожа с его локтей тут же разлетелась
по всему столу. — А тебе всего четырнадцать,
а весишь уже небось под 80 кило. Успеешь еще разжиреть.
Пока молодая, сельдерей надо есть, а не картошку!
— Мне пятнадцать. Пора бы уже запомнить. Вроде
не такое уж сложное число. Один и пять. Пятнадцать.
А вешу я 65 килограмм. Под 80 весите вы.
На фотографии двадцатилетней давности, которая стоит
в зале на полке.
Схватив еще один кусок огурца со стола, Люба вылетела
из кухни, хлопнув дверью.
— Ты погляди, дрянь какая растет! — донеслись
до нее слова матери. — Вся в бабку!
Люба взяла свою сумку, которую кинула в прихожей,
и зашла в свою комнату. Дебил лежал на своей
кровати, но не мычал себе под нос нечто невнятное, как
это обычно бывало. Его рот был приоткрыт, и из уголка
вытекала слюна. Люба скривилась от этого зрелища и,
не удержавшись, легонько пнула брата в бок ногой. Хорошо,
что тот не поднял вой на весь дом, а так
и продолжил спать.
Девушка быстро переоделась в более подходящую для визита
к бабушке одежду, вытрясла из сумки все школьное барахло
и вышла из комнаты. В прихожей она порылась
в сумке матери и, вынув оттуда двести рублей, покинула
квартиру.
Не успела она дойти до угла дома, как заметила Эдика.
Тот возвращался домой со школы.
— Снова к бабушке? — спросил он.
— Ага.
— Может, проводить тебя? Дома все равно делать особо
нечего.
— Ну проводи, че, — закурив сказала Люба.
