Радость по поводу практики оказалась преждевременной. Даже памятник Кирову перед Институтом указывал в противоположную сторону – мол, «валите отсюда подальше, нечего нашей комсомольской молодежи делать в таком месте». Яна метеором пронеслась через площадь, как нарочно, попадая в лужи одной и той же ногой. Но зато она ворвалась в тяжелые деревянные двери ровно без четверти восемь вечера, проклиная того, кто вздумал назначить организационный сбор на такое время.
Вахтерша окинула ее сонным взглядом, встрепенулась и бросилась звонить по внутреннему телефону. Яна переминалась с ноги на ногу, поглядывая на большие электронные часы – формально она пришла раньше назначенного срока, но поди знай, сколько придется искать нужный кабинет в лабиринте этого совсем не шедевра конструктивизма.
– Проходите, под лестницей налево актовый зал, – раздался крик у нее над ухом.
Микрофон у вахтерши был выкручен строго на максимум.
– И никуда больше! У нас тут пропускной режим!
– Спасибо, спасибо, не больно-то и хотелось, – пробурчала Яна, толкая тяжелую вертушку.
Она свернула в указанном месте, но актовый зал оказался заперт. Небольшая рекреация перед ним тонула в полумраке – добрая половина ламп не работала, а в остальных едва теплилась жизнь, периодически вздрагивая отвратительным фиолетовым мерцанием. Ничего удивительного, что в науке они давно и безбожно отстали от Америки и Европы. Яна швырнула рюкзак на подоконник и прислонилась к теплой облупившейся батарее. В Петербурге апрель за весну не считали, а редкие солнечные дни могли обмануть только туристов.
За пару минут до восьми ввалилась целая толпа; Яна кивнула паре одногруппников, проигнорировав остальных. За три с половиной курса она не запомнила и половины своего потока, а имен тех, кого знала в лицо, все равно не выучила. Главное – не запутаться, с кем придется работать над курсовиком эти три недели.
– На практику, значит? – по рекреации прокатился насмешливый бас. – Вилькоммен, либе партайгеноссен, как учили нас приветствовать немецких студентов.
Из темноты коридора вывалился облысевший человек-колобок в помятом сером костюме. Студенты растерянно переглянулись, кто-то хихикнул. Яна скривилась, в последний момент отвернувшись к окну. Из-за угла появился еще один студент – на этот раз совершенно ей незнакомый.
– Итак, вы находитесь в Институте, который был создан в разгар тяжелого, но очень интересного времени в истории нашей страны – в середине тридцатых годов прошлого века. Тогда, вы знаете, многие люди страдали, но это было время прорыва в науке и технике, когда техническое отставание СССР от Запада сокращалось семимильными шагами, хоть и было невероятно огромным.
Тут человек-колобок заметил, какими глазами-блюдцами на него смотрят и запнулся, но быстро вышел из положения.
– Прошу прощения, не представился. Эдуард Иванович Киселев, главный инженер. Я же формально являюсь руководителем вашей практики, с любыми вопросами можете обращаться ко мне. Если застанете в кабинете, – он хихикнул.
Киселев вытащил из кармана сложенный вчетверо листок бумаги и скотч.
– Я здесь оставлю список – кто в какой отдел распределен. Только не бегайте за мной с просьбой все переделать. Я знаю – подружки-врагушки, но у меня, честное слово, голова другим занята. Просто по алфавиту раскидал, не обессудьте. Три недели можно и потерпеть. Вот фамилии, вот отделы, в третьей графе номер комнаты. Спросите у Лизаветы Санны на вахте в понедельник, как пройти – там и пропуска заодно получите. Все ясно? Начальник отдела – ваш непосредственный руководитель. Все расскажет и покажет – а если нет, вы сразу мне жалуйтесь. Ну, если поймаете… я уже говорил, меня вечно нет на месте. Так что, прощаемся на этом?
