Все так решили: если баба Марфа не умрет, значит, смерти нет. По общим подсчетам, баба Марфа жила уже второе тысячелетие и, наверное, еще дружила с фольклорными персонажами, населяющими детские сказки.
С утра до вечера баба Марфа восседала на лавочке своей открытой веранды, и при виде детей ее губы недружелюбно шевелились. То ли она молилась, то ли колдовала – нельзя было понять. У бабы Марфы жили квартиранты, которые в одной тесной комнатке родили девочку и мальчика. И опять-таки никто не знал, одобряла ли это баба Марфа или нет.
Больше всех баба Марфа не любила Леньку Штейна. Как только он приближался к ее вотчине, она угрожающе шипела и вслед за тем произносила проклятия. Поэтому, когда Ленькина бабушка умерла от рака, всем сразу стало ясно, что это на совести бабы Марфы. Несколько раз баба Марфа пыталась и Тюпу образумить, даже ее маме говорила, что негоже такой воспитанной девочке водиться с хулиганами типа Леньки. Но Ленька никогда не был хулиганом. Просто фамилия у него была такая. Никто не понимал, при чем тут фамилия – про фамилию все узнали от Ленькиной бабушки, выбежавшей защищать единственного внука.
– Я знаю, что тебе не нравится! – кричала Ленькина бабушка неожиданно окаменевшей бабе Марфе. – Тебе его фамилия не нравится! Леня, деточка, не подходи к ней! – навзрыд бросилась она к Леньке и почему-то прижала к себе его голову, будто что-то и впрямь угрожало ее мальчику.
Баба Марфа молча смотрела мимо Ленькиной бабушки, только губы ее побелели. После этого Ленькина бабушка заболела, и у нее обнаружили рак.
Баба Марфа всегда была повязана косынкой. Очки на ее дырчатом носу увеличивали всех для ее слепых глаз. Иногда она снимала их и протирала стекла, и тогда обнаруживалась диспропорция между ее крупным пузырчатым носом и небольшими круглыми глазами. Ее матрешкообразное тело было обряжено в несколько юбок, и при медленном переползании от веранды к дворовому туалету эти юбки поднимали вверх весь внутренний запах бабы Марфы.
Баба Марфа сидела неподвижно на своей лавке как монумент вечности, и триста шестьдесят пять дней в году считались ей за триста шестьдесят пять лет. Она не мешала Тюпе и ее друзьям. Она была всего-навсего объектом их большого детского эксперимента. Ни смерть Ленькиной бабушки, ни какая другая смерть не могли их убедить. Все эти смерти выглядели случайностями, их могло и не быть. Только бабы-Марфина смерть могла положить конец сомнениям относительно закономерности человеческого конца.
Потом началась холера. У всех брали мазок, а кто не являлся сам, к тому присылали медсестер. Появление медсестер во дворе было понято однозначно, и все сгрудились возле бабы-Марфиной веранды. Вовка по кличке Козел изображал разъяренную бабу Марфу, Ирка шикала на него, поскольку баба Марфа была ее крестной, но тоже хихикала, Ленька был безразличен, а Тюпа наблюдала за каждым из них.
Из комнат неслись ругань бабы Марфы и строгие возгласы медсестер. Вскоре сестры вышли с суровыми лицами исполненного долга, и это выставленное на общее обозрение унижение бабы Марфы вдруг лишило ее нимба избранности.
