Это было обычное, морозное утро, но с особой памятной зарубкой, от которой остается душевный след на всю жизнь… Ты шёл в гору извилистой улочкой с ещё большим снегом и свежими ледяными наростами. Тебе было сладко от пахучей папиросы во рту, от воспоминаний о вчерашнем свидании с любимой, от будоражащего аромата неспешной весны и от мысли, что удалось выбраться на несколько дней домой.
Навстречу, под гору, спускался человек с непокрытой головой, лохматый, как и ты, но только черноволосый и кучерявый. Ты сразу догадался, что он навеселе и успел, наверное, опохмелиться после вчерашней гулянки. Хотя он выглядел старше тебя, но всё ещё оставался молодым и казался этаким бесшабашным ухарем, рослым и широкоплечим.
Кучерявый ухарь замедлил поступь, а ты слегка напрягся, не вынимая рук из пальто с поднятым воротником и обожаемым тобой регланом, и, тряхнув растрёпанной ветром шевелюрой, пристально взглянул на незнакомца. А тот остановился, задержал на тебе взгляд и, слегка улыбнувшись, не произнёс, а чуть ли не пропел от удивления:
– Каков, а?!.. Каков парень?!.. Лихой!.. За версту видно – лихой парень!
Ты прошёл мимо него, молча, не останавливаясь, лишь скосив на секунды глаза, а он, осторожно ступая по скользкому насту, всё ещё оглядывался вслед. Но ты уже не думал о нём, наслаждаясь чудесным утром и пьянея от весеннего воздуха. Ты вспоминал лишь подробности вчерашнего вечера: вкус губ любимой женщины, её завораживающий голос, запах шелковистых волос, а пальцы твоих рук до сих пор ещё хранили в себе нежность её кожи, тепло и гибкость молодого тела.
В то утро ты был молодым, сильным, наверняка, счастливым, даже не задумываясь об этом, и ещё не понимал, просто не стремился тогда понять, что такое настоящее счастье, но испытывал удовольствие от всего, что тебя окружало.
Ты прибыл в город, где весна была в разгаре – солнце припекало и всё уже таяло. На следующий день, после затишья от переполоха по поводу твоего приезда, ты сменил дома пальто на плащ и отправился гулять.
Городская весна не радовала тебя – снежный покров исчезал, и на улицах оголялась вся неприглядность человеческого бытия, накопленная за долгие зимние месяцы. И самое главное в ней не хватало того раздолья, той естественной, природной чистоты и прозрачности, отчего душа наполнялась необъяснимой радостью, какую ты испытывал всего лишь пару дней назад, когда направлялся сюда из северной глуши, едва тронутой сменой времени года.
Ты не любил этот город, потому что родился в другом месте, но никогда не горевал из-за этого, а просто к нему привыкал, когда возвращался. И гуляя по нему, ты зашел в фотоателье, решив не то сам, не то по совету родителей сфотографироваться на память.
Приёмщицей там работала знакомая тебе немолодая женщина – супруга хозяина той самой бревенчатой пятистенки, где недолго проживала ваша семья, снимая у него половинку дома.
С той поры минуло лет десять, но вы узнали друг друга и разговорились. Эта энергичная и общительная женщина, к твоему удивлению, почти не изменилась и выглядела сейчас всё такой же весёлой и жизнерадостной, хотя всего полгода назад как овдовела.
– Матери… матери от меня огромной привет! – по-доброму улыбаясь, говорила она. – Обязательно передай… Она чудесная, замечательная женщина!
Ты в те минуты почему-то думал не о своей матери, а об умершем муже приёмщицы. Ты хорошо помнил этого лысоватого человека, его худое, морщинистое лицо с тоскливыми, бесцветными глазами. Ещё ты помнил его прокуренные, испорченные зубы, пожелтевшие от табака пальцы на руках с распухающими венами, и что от него всегда пахло водкой с луком.
