Das Leben und Der Tod
IIe Sturmtruppen-brigade
Die Feuertaufe
– Тут чье-то имя, господин обер-фельдфебель, – произносит Антонин, протягивая унтер-офицеру форменную шинель, – Отто Юлиус, рядовой…
Фельдфебель, детина с рыжими усами, принимает из рук молодого человека латанную шинель и подносит бирку к глазам. Несколько мгновений внимательно смотрит на нее, беззвучно шевелит губами читая чужую фамилию про себя, а затем оборачивается к своему коллеге за соседним столом и показывает обмундирование ему.
– Отто преставился? Я и не знал, – с недоумением говорит рыжий, швыряя шинель через два стола, – Это когда же?
– Который Отто? – лениво спрашивает второй фельдфебель, в свою очередь читая бирку, – А, этот…
На складе холодно, пар вырывается изо рта. Здесь всюду холодно, в этом граде обреченном. Стужа проникает под куцые шинели, морозит лица стылым ветром, кусает руки ночным морозом. Ветер с Волги не утихает ни на мгновение, а колдовского огня недостаточно для того, чтобы как следует отогреться. Антонин переступает с ноги на ногу, поглядывая на носки своих сапог. По крайней мере, здесь можно ходить без перчаток.
– Уж неделя прошла, как Юлиус смотрит на картошку с другой стороны, – фельдфебель пожимает плечами, – А тебя-то как зовут?
– Долохов. Антонин, – немедленно отзывается молодой человек, – Может быть, моя форма еще не пришла, я ведь только вчера приехал…
Унтер-офицеры оглушительно, в голос смеются.
– Давай-ка, вали отсюда, Долохов Антонин, – отсмеявшись, говорит наконец обер-фельдфебель, – Дорогу в расположение знаешь?
– Нет, – отвечает молодой человек, поймав брошенную в него шинель, – То есть, никак нет, господин обер-фельдфебель.
– Спроси на улице кого-нибудь из второй роты, – отмахнулся второй унтер, возвращаясь к своим бумагам, – Двигай. Нет времени с тобой болтать.
Его проводил великан Франц, огромный как скала повар из второй роты штурмовой бригады, которая уже месяц как застряла в Сталинграде – камне преткновения Восточного Фронта и ледяной гробнице для сотен волшебников в серых шинелях. Снег здесь лежал плотно, покров был укатан тысячами колес и гусениц, а сверху приглажен миллионами сапог. В воздухе пахло гарью от недавних пожаров.
Франц был неразговорчив. Сухо велев Антонину левитировать два мешка с припасами, он сделал то же самое и молча повел его за собой, сквозь разбитые улицы и брошенные дома. Где-то далеко кузнец-великан стучал тяжелым молотом по гигантской наковальне; молодой человек уже знал, что это звук маггловских артиллерийских орудий. На соседней улице застрекотал пулемет.
Долохов инстинктивно пригнул голову, прижав к себе палочку в окоченевших пальцах.
– Да не бойся ты, сюда не долетит, – проворчал Франц, прислушавшись к звукам вокруг, – Это магглы в другом квартале. Они нас не видят.
Антонин выпрямился, однако тело не расслабил. Холодно. Как же чертовски холодно.
Ротный повар вздохнул и уверенно ступил на протоптанную дорожку в безлюдный переулок, который обрамляли обгоревшие стены жилого дома.
В полуподвале разрушенного цоколя горит несколько свечных ламп, хмурые солдаты сидят небольшими группами и о чем-то негромко переговариваются. Пахнет старым свиным жиром, пылью и известкой. Кто-то играет в карты – ими шлепают по перевернутой стальной бочкой с такой силой, что она издает продолжительный низкий гул. Одеты все кое-как, штопаные шинели и русские теплые шапки – совсем не похоже на учебную часть в Ганновере, где Антонин провел две недели.
Тут и там отсвечивает вороненой сталью маггловское оружие.
– Это кто, Франц? – бесцеремонно спрашивает ефрейтор с хриплым голосом, от которого хочется откашляться, – Кого ты привел?
– Пополнение, – ворчит великан, разбирая мешки с провизией, – Подходите сюда, я не буду ходить с мешком как святой Николай!
