Олег
Весна в этом году выдалась поздняя. Несмотря на то что уже была середина апреля, почти каждую ночь шел снег, и сугробы доставали до пояса, а то и выше. Утрами приходилось снова протаптывать тропинки к калитке и за нее – к реке. Но днем уже было тепло. Пригревало солнце, и крыша дома обросла частоколом сосулек. Наст ослабел, затрудняя любое перемещение по лесу.
Сегодня Олег проснулся на полчаса раньше обычного. Часы показывали половину шестого утра. Полежав какое-то время в кровати, срубленной из массива кедра, он откинул одеяло и потянулся всем телом, освобождаясь от последних следов сна. Потом медленно встал, сунул ноги в пимы1 и прошел из спальни в большую комнату. Зачерпнув из бочки деревянным ковшиком воды, Олег напился и, подбросив в печку два сучковатых полена, посмотрел в окно.
«Снова снег выпал, что-то зима в этом году никак не кончится», – подумал он и, убедившись, что дрова занялись пламенем, вернулся в спальню. Встав босыми ногами на прикроватный коврик лицом к восходу солнца, Олег сложил ладони перед грудью и прислушался к своему дыханию. Немного постояв так с закрытыми глазами, бывший стрелец поднял руки вверх над головой и вытянул позвоночник. Затем наклонился вперед, поставил ладони на пол и, полностью расслабившись, сделал широкий шаг назад.
Оправившись от ранения, Олег уже несколько месяцев подряд выполнял этот простой, но эффективный комплекс «Сурья намаскар»2, который помог ему восстановить силы. Но, конечно, никакое «приветствие Солнцу» не поставило бы его на ноги, не будь рядом бабки Марьи.
Так вышло, что его спасительница во время скоротечного боя с китайцами находилась совсем рядом. Как только автоматные очереди затихли, старуха, как будто следуя чьей-то воле, двинулась туда, где несколько минут назад закончилась перестрелка. Когда она пришла на место, то нашла там наспех закиданные еловыми лапами трупы китайцев, среди которых лежали тела Олега и Кирьяна.
Старуха решила захоронить парней, которые не раз приходили в ее дом и помогали по хозяйству. Она всегда относилась к друзьям с большой нежностью, будто бы видела в них своих погибших сыновей. Олег, не по годам рассудительный и спокойный, напоминал ей Игната, а Кирьян, отличающийся веселым и жизнерадостным характером, – Трофима, младшего сына бабки Марьи.
Когда она потащила Олега за ворот куртки, он вдруг застонал и открыл глаза. Губы его слегка шевельнулись. Старуха нагнулась к его лицу и услышала:
– Воды…
Она тут же отстегнула от пояса берестяную флягу и, поддерживая голову, напоила раненого.
Олег пил долго. Потом вдруг внимательно посмотрел на бабку и снова тихо проговорил:
– Кто-нибудь еще живой остался?
– Ты не думай сейчас об этом, не об этом сейчас надо тебе думать. И молчи, тебе сейчас молчать надо, силы беречь.
Олег снова потерял сознание. Расстегнув одежду, бабка осмотрела его и поняла, что ранения, которые он получил, не столь серьезны, как могло показаться на первый взгляд: одна пуля прошла навылет, не задев жизненно важных органов, а вторая застряла между ребрами.
Подложив под голову Олега снятый с себя полушубок, она поспешила к Кирьяну, в надежде, что тот тоже жив. Перевернув тело лицом вверх, старуха увидела бледное лицо молодого человека и поняла, что он мертв. Пригладив его волосы и сложив ему на груди руки, она забросала труп Кирьяна еловыми лапами. Потом вернулась к Олегу и потащила его к своей хижине.
От места боя до ее дома было не меньше трех километров. Несмотря на свое худощавое телосложение, раненый показался бабке ужасно тяжелым. Упираясь изо всех сил, она волокла его по сугробам, лишь изредка останавливаясь, чтобы передохну́ть. Невыносимо ныла поясница и отнимались руки, но старуха, словно одержимая, продолжала двигаться вперед.
