Я переплела пальцы за спиной. Шрам
вокруг запястья жутко чесался под наручником. Татуировку свели три
цикла назад. Три… а я всë равно представляла, что она там есть.
– У вас есть шанс выйти раньше
срока, – слова начальницы тюрьмы прозвучали так буднично, что я
даже не сразу поняла, что они значили.
Выйти? Выйти куда? Внеочередной
выход в шахту… За последнее время их было столько, что казалось,
меня решили добить. Утром я еле выцарапала себя из лап усталости и
вышла. До сих пор приходила в себя.
– Господин Этнинс предлагает вам
помилование в обмен на одну маленькую услугу, – тараторила толстая
начальница.
Помилование. Что? Я смогу выйти… я
смогу найти Карлоса. Хотя стоп. Имперцы предлагают мне помилование?
Здесь какой-то подвох.
На столе, ближе к углу, лежал
обеденный паëк, который начальница очевидно не успела съесть.
Остывающая картошка фри обиженно ощетинилась, как дикобраз. Еë
масленный запах заползал в ноздри.
– Маленькую? – усмехнулась я и
перевела взгляд в лицо сидящего в углу молодого мужчины с русой
ухоженной бородкой, в красивой форме дипломатического корпуса. –
Какую же?
Мужчина, с виду лет тридцати,
разглядывал крупные жёлтые пуговицы на манжетах замшевой куртки.
Ряд таких же пуговиц наглухо застёгивал его фигуру под самое горло.
Он промолчал, словно не заметил вопроса.
Нет, всë же Этнинс был младше.
Слишком гладкая кожа, слишком живая мимика. Его крупные губы были
изогнуты в брезгливой усмешке. Конечно. Дипломат, привыкший к
роскоши и чистоте, сидел в запылëнной приëмной исправительной
каторги рядом с зачуханной арестанткой. Жаль, мои руки сковывали за
спиной наручники, показала бы ему покрытые коростой ладони с
крошащимися ногтями.
Грёбанный посланник Земной Империи.
Ненависть трепыхалась во мне умирающей на берегу рыбой, но она была
живее всех моих чувств. Три грёбанных года прозябаю здесь, медленно
превращаясь в мумию, вместо того, чтобы греться под солнцем Веги.
Веги, которую мы так и не отвоевали. Вместо того, чтобы вернуться к
брату и продолжить борьбу.
– Он хочет, картошинка, чтобы ты
участвовала в переговорах с оставшимися повстанцами, – сказала
начальница, и, казалось, я услышала, как у неë заурчало в
животе.
– Сопротивление подавлено, остались
лишь мелкие обречённые очаги, которые должны сдаться ради
выживания, – дипломат заговорил приятным баритоном.
Очаги сопротивления. Карлос? Я
знала, что он жив и всё ещё сопротивляется. Но если он увидит меня
с имперцами, разве не подумает, что я его предала? К тому же
имперцы только и делали , что врали елейными голосами. Здесь точно
какой-то подвох.
– Сдаться ради того, чтобы умереть
на химических заводах в системе Альфа Центавра или Глизе? – холодно
бросила я.
– Ради того, чтобы жить, – не глядя
на меня, сказал мистер Этнинс.
О, жить? Это вы на Земле живëте, а
мы влачим жалкое существование. Забрали у нас даже Вегу.
– Перед тобой никто отчитываться не
собирается, тыковка. Твоë дело малое. Проведëшь переговоры и
отчалишь на свободу. А то ведь ещё долго горбатить спину. Можешь и
не дожить до конца срока, – вмешалась начальница, её рука
потянулась к еде.
– Не переживайте, доживу.
Но я уверена, что Карлос освободит
меня раньше, или я всё-таки сбегу. Подумаешь, десять раз не
получилось. Одиннадцатый обещает быть фееричным. Я вспомнила про
почти собранный детонатор в шахте 12G.
– Ну так, ты не будешь помогать
доброму мистеру Этнинсу? Решила мотать срок?
Я опустила голову. На моих штанах
виднелись бурые пятна, под которыми постоянно заживали и появлялись
новые раны. То телега окажется слишком тяжëлой, ударит по бëдрам,
то врежешься в скол руды, то надзиратель отсыпет за
нерасторопность. Мрак, боль, мрак, боль. Ежедневная цепочка. Только
мысль о побеге и надежда на то, что брат однажды меня освободит,
позволяли держаться.
