– Да, как-то у нас невесело, – рассуждал Толстый, ковыряя вилкой варёную брюкву.
– Невесело, говорю! – крикнул он в пустоту комнаты. Изо рта вылетели жёлтые кусочки. – Сколько можно есть эту гадость!
Он хотел выплюнуть пережёванную брюкву на пол, но никто бы этого не увидел. Поэтому Толстый проглотил всё, что складывал за щёками.
За окном что-то мелькнуло. Мелькнувший объект старался падать тихо, поэтому вместо подобающего происходящему «А-А-А!» послышалось сдавленное «м-м-м». Раздался грохот. Похоже, рассыпалась поленница.
– А ещё этот Малыш падает и падает!
Толстый с размаху стукнул кулаком по столешнице. Упала вилка. Он с кряхтеньем её поднял.
– Вот, кто-то придёт.
Толстый вытер вилку о штанину и воткнул в половину брюквины, оставшуюся на тарелке.
– Неужели Белочка? Какой сюрприз! Как я догадался! Да я же просто гений!
Толстый хлопнул себя ладонью по лбу, и, с силой прижимая, провёл вниз по лицу.
– О-о-о! – простонал он. – Ну почему осталась только брюква? Как бы я хотел съесть кусочек репки. Маленький такой кусочек. Или редьки. Да хоть турнепса! Они ведь так сильно отличаются от этой буэ!
Толстый ещё раз размахнулся, но увидел какую-то гадость, прилипшую к рукаву, и бить рукой по столу не стал. На вкус гадость оказалась той же брюквой.
– Что ж мы, как коровы, силос этот жрём? Ну да, коров же нет, а силос есть. Кто-то должен его есть.
Он снова сгорбился над тарелкой.
Со скрипом открылась дверь. Вошла Белочка, поддерживая Малыша. Малыш хромал и стонал.
– О, как я угадал. Привет. И ты, орёл нелетучий, тоже заходи, располагайся. Если можешь, конечно. Белка, брось его на пол. Да бросай, говорю, он привык, что ему сделается. Он пять раз в день с крыши грохается, ему на пол упасть, как на перину лечь. Малыш, вот скажи мне, – Толстый развернулся на лавке, сел лицом к Малышу, уперев руки в колени, – как можно не попасть по земле? А? Двор, – Толстый обвёл руками комнату, – двор большой, пустой, снегом заспанный. Мягоньким. Малыш, ты любишь мягонькое? – Малыш застонал. – Вижу, что любишь. Нет, не надо мне свои синяки показывать. Мягонькое это для тебя вопрос жизни и смерти. С такой жизнью, какую ты сейчас ведёшь. Снег, например, мягонький. Как ты мог промахнуться мимо снега? Малыш, ты, прыгая с крыши во двор, не смог попасть во двор. У тебя мишень – земной шар. И ты попадаешь в поленницу. Снайпер недобитый. Если ты на охоту пойдёшь, все звери возле тебя соберутся. Это самое безопасное. Давай, садись, хватит валяться. Ложкой в рот попасть ещё можешь? Давай-давай, вон, в окно целься, тогда в рот попадёшь. Возможно, даже в свой.
Малыш застонал. Не от боли. Вернее, боль у него вызывал вид тарелки с варёной брюквой.
– Всё сказал? – Белочка с грохотом подвинула к себе тарелку. Брюкву варила она, сегодня была её очередь варить брюкву. И ненавидела её так же, как и остальные гномы. Но выбирать им было не из чего. Всё, что удалось найти в погребах, обычно забитых припасами, это два мешка брюквы. Да ещё замороженной. Печь никто не топил, брюква замёрзла. Остальные продукты, а гномы, сами понимаете, существа запасливые, исчезли.
Вместе с гномами.
* * *
Две недели назад Белочка, Профессор, Малыш и Толстый вернулись в гномью деревню. Ту самую, которую в конце лета растоптал великан. Нет, не всю, только половину. Великан пришёл в деревню не просто так, а по делу: у него разошлись с гномами взгляды на еду. Не со всеми, а с тем, которого зовут Толстый. И Толстый очень не любит рассказывать, как так вышло, что в результате гастрономических разногласий – полдеревни в щепки.
Половина гномов – те, чьи дома в щепки – ушла подальше и построила Новую деревню. Малыш и Белочка жили в ней, вместе с родителями. Профессор и Толстый остались в Старой деревне.
