Январский запоздалый рассвет заблудился где-то в цепких объятиях оголённых ветвей тополей, взметнувшихся ввысь как огромные опрокинутые мётлы. Медленно и лапидарно закипал на востоке мутный янтарь зимнего солнца, не желая осветить бледным светом своим серое небо и притаившийся в сумеречном тумане Город, лишённый за неведомые грехи новогоднего снега.
В квартире царил стойкий хвойно-мандариновый аромат, как и полагается на Руси в первые дни наступившего года, а в томной мгле комнаты всё пребывало в тихом и тёплом уюте, и нежелание потерявшегося утра посетить Город пришлось как нельзя кстати, потому что можно было продолжать преспокойно спать и видеть ванильные сны в коварной предрассветной безмятежности.
А вот телефонный звонок, разрушивший предутреннюю грёзу, был некстати. Совсем некстати. Кирилл даже не успел запомнить свой сон. Помнилось только, что он был ванильным, но почему, и, собственно, как ванильным – на цвет, запах или вкус, позабылось. Мучительно хотелось это выяснить и вернуться в сон.
Треклятый звонок повторился, и обиднее всего – верещал не Кириллов мобильник. «Чокнутая лягушка» вопила в районе дивана, где почивал Сан Саныч, петербургский родственник, остановившийся у них проездом после новогоднего отпуска в Красной Поляне. Кирилл, мысленно проклиная Аэрофлот, не пожелавший накануне вечером доставить родственника в Питер ввиду отсутствия билетов, пошарил рукой на полу возле своей кровати, нащупал тапок и метнул его в диван. Тёмный клетчатый плед на диване зашевелился, Сан Саныч где-то откопал «чокнутую лягушку», и та наконец заткнулась. Но взамен вожделенной тишины послышалось невнятное бормотание самого Сан Саныча. Мобильник маячил зелёной подсветкой и освещал зелёным светом ухо и пол-лица Саныча.
«Да он ещё и ответил! И это вместо того, чтобы выбросить телефон в форточку! Ишь, зеленеет себе! Шрек несчастный…» – Кирилл попробовал закрыться разом ото всех звуков и нырнул с головой в пуховое море подушек, но некоторые фразы с дивана всё же достигли его слуха.
– Я в Краснодаре, – бубнил Сан Саныч, – застрял тут в провинции на задворках злосчастной империи… Сегодня вечером вылетаю…
Даже спросонья Кириллу стало обидно за малую Родину и за Отечество в целом, и он скинул с себя подушку.
– Это какие такие задворки? Это какой такой злосчастной империи?!
– Римской, – ответил Саныч. – Да шутю я, шутю, спи.
Гость отключил свой мобильный телефон и опять залез под плед – видимо приготовился мирно досматривать свои сновидения. А вот Кирилл уже почти проснулся, но соображение работало пока слабо.
– Ахинея какая. Краснодар – провинция Римской империи? Как Помпеи?
– Да, только у вас Везувия нет.
– Саныч, похоже у тебя стойкая потеря совести. У меня сессия, у меня вчера был экзамен, а в понедельник – следующий экзамен, я имею право в конце концов отоспаться после Нового года? И ты меня разбудил, чтобы я услышал, как ты сообщаешь неизвестно кому, что мой родной город полная провинция и здесь даже Везувия нет! И это ни свет ни заря! А мне такой крем-брюле снился!.. И вообще, у вас питерских вечный комплекс неполноценности из-за «недостоличности» …
– Эротический крем-брюле?
– Да ну тебя. Мило, что ты сегодня улетаешь.
– Очень негостеприимно и невежливо.
– Зато очень по провинциальному прямолинейно.
Кирилл вновь закрылся подушкой и попытался уснуть. Прошло полчаса, и после многочисленных переворачиваний с бока на бок ему наконец удалось слегка забыться, только вот столь желанный ванильный сон не возвращался, и вообще ничего не снилось. Да и недолго длилось это забытьё, потому что и его вскоре прервали также неожиданно и грубо, как и в первый раз: внезапно внизу во дворе послышался душераздирающий женский вопль, потом всё стихло. «Веселится и ликует весь народ? Кто-то требует продолжения банкета?» – Кирилл почему-то подумал, что во дворе гуляют захмелевшие соседи.
