Мое тело – храм.
Угрюмая старая церковь у реки, которой всей деревней
собирают пожертвования на реставрацию.
Мое тело – храм.
К нему тоже обращаются в минуты горевания.
Мое тело – храм.
Но разве туда не может зайти любой желающий? Чтобы поставить
свечку или помолиться.
Например, за упокой души, которой лично у меня уже не
осталось.
Плотный бас окружает мое тело, заставляя двигаться в ленивом
ритме. Кожа от долгих танцев покрыта испариной, глаза прикрыты,
потому что это помогает справиться с вертолетами, которые после
нескольких коктейлей радушно берут меня на борт.
Кто-то подходит со спины и кладет руки мне на бедра. Следует за
музыкой вместе со мной. Я не сопротивляюсь.
Хочет трогать – пусть трогает.
Но, разумеется, не бесплатно. Я поворачиваю голову и,
перекрикивая музыку, спрашиваю:
- Угостишь?
- Не вопрос, - отвечает, касаясь губами уха, - что будешь?
- То, что откроют или сделают при мне, - смеюсь беспечно и
поднимаю веки.
Лицо смазано, запах мне не знаком, касания не вызывают никаких
эмоций. Но денег у меня нет, а сегодня отличный вечер, чтобы
забыться за чужой счет.
Парень берет меня за руку и ведет к бару. От этого контакта -
тоже ничего. Что-то механическое, как будто врач трогает.
- Секс на пляже? – спрашивает с очевидным намеком.
Но я не смущаюсь. Смеюсь, мазнув взглядом по его лицу, пока
парень кладет руку мне на талию.
Тянусь к его уху, чтобы прокричать:
- До пляжа далеко, милый! Но коктейль окей. Устраивает.
Поворачиваю голову, ловлю в расфокус толпу на танцполе, и вдруг
получаю разрывную пулю в голову.
Мой эквивалент внезапной смерти, извержения вулкана, конца света
– стоит у входа в бар. Широкие плечи, руки в карманах джинсов,
темная челка на глазах.
О, эти глаза я знаю. Несмотря на теплый карий цвет, мрачные и
злые. Эти глаза знают, кто я такая и зачем я здесь.
Мы слишком далеко друг от друга, но мои ноздри дергаются, будто
в действительности улавливают его запах.
Привычным движением тяну уголки губ вверх. Так люди улыбаются, я
много за ними наблюдаю, я это знаю. Пусть думает, что мне
весело.
- А? – поворачиваюсь ухом к своему новому знакомому.
- Как зовут, говорю?
- Илона!
- Хочешь развлечься, Илона?
- А я по жизни, - обхватив губами трубочку, делаю несколько
больших глотков, и лишь после того продолжаю, - только и делаю, что
развлекаюсь.
Илона
Когда звонит третий будильник, у меня наконец получается открыть
глаза. Шторы плотно закрыты, так что комната погружена во мрак. Я
вздыхаю и растираю лицо ладонями. Воздух тяжелый и спертый, я
почему-то испугалась на ночь открывать окно. Подумала, вдруг будет
слишком холодно, и он дотянет до комнаты бабушки.
Потом замираю и прислушиваюсь. Ничего. Абсолютная тишина.
Паника затапливает за секунду, зарождаясь где-то в лобной доле и
дальше стремительно растекается по всему телу.
Подрываясь с постели, лечу в соседнюю комнату, стараясь, вопреки
логике, сильно не шуметь.
- Ба? – почти выкрикиваю, распахнув дверь.
Она откладывает книгу и смотрит на меня через толстые стекла
очков:
- Да, мышка?
- Эм-м… Доброе утро! – тут же сдаю назад, стараясь скрыть свой
ужас. - Хочешь кашу или сырники?
- Илоша, покушай сама, ладно? – она улыбается, но я вижу, как
тяжело ей это дается. – Я потом сама позавтракаю. Книжка больно
интересная.
Я напрягаю нужные мышцы на лице, которые, как я знаю, должны
изобразить улыбку. Подхожу к тумбочке, проверяю блистеры с
таблетками, по памяти высчитываю, сколько не хватает.
Спрашиваю:
- Не пила еще сегодня?
- Нет.
Я выщелкиваю нужные и собираю их в кучку. Потом произношу:
- Не забудь, пожалуйста. Я сделаю кашу и тебе оставлю.
