Поздним вечером в кабинет участкового зашёл паренёк в мешковатой олимпийке. Прочёл дверную табличку, но уточнил:
– Ефим Иваныч?
– Иванович, – поправил участковый сердито. Он был такой типичный: блестящий и плотненький, напоминал разом и сериального лейтенанта, и мопса.
В кабинете пахло копчёной колбасой и чем-то сладко-пивным. Жужжала квадратная тусклая лампа. За оконной решёткой будто прямо из фонаря сыпался крупный дождь.
Паренёк положил на стол Ефима картонную папку, придвинул скрипнувший стул, сел. Стало заметно, что правый рукав его олимпийки пуст и подвёрнут.
– Кормил людоеда с руки? – попытался пошутить Ефим.
Парень пододвинул папку ближе:
– Я – ваш новый автомобиль. Распишитесь, чтобы завтра на работу…
Ефим ещё раз глянул на его руку:
– Без колёс, что ли?
– С колёсами.
– После аварии?
– Нет. Родился так.
Парень отвечал абсолютно спокойно, даже устало. Ефим проигнорировал папку, грузно поднялся, потянул со стула чёрную куртку. Паренёк глянул на белую надпись «Россия» и мятого двуглавого орла.
– Чё за тачка? – спросил Ефим.
– «Макларен Джей-Ти».
Ефим помолчал, разглядывая парня. Тридцати ещё нет, простоватый, но не быдло, олимпийка старая – молния вьётся волной, ворот тоже. На поясе лимонная сумка-бананка. Светлые волосы собраны в короткий хвост. Узкое лицо какого-то сельского препода истории.
– «Макларен»? Которая спортивная?
– Да вот же, всё написано, – кивнул парень на папку.
– Раздолбанная?
– Не особо.
Ефим не помнил точно, как выглядят «Макларены», хотя извёл в детстве много раскрасок с машинками. Он вытащил из кармана зажигалку и пачку синего «Винстон», направился к двери.
– Пошли, покажешь.
Ефим шёл впереди, парень следом, морщась от колбасного запаха. Миновали стенд с ориентировками, сонного дежурного за большим стеклянным экраном. Ефим подкурил «Винстон» ровно напротив значка перечёркнутой сигареты в красном круге.
От приёмника свернули вниз, на лестницу. Зайдя в гараж, Ефим включил общий свет, а затем прожекторы над платформой №12.
Парень озирался. Едко несло бензином.
Платформа №12, почерневшая и пятнистая, напоминала плиту из того ужасного тик-тока, про которую шутили, что на ней готовят прямо так, без посуды.
Ефим развёл руками, мол, чего ждём, и сделал пару быстрых затяжек. Парень расстегнул и снял сумку-бананку, затем – олимпийку. Его правая рука наполовину отсутствовала – предплечья и кисти не было. От плеча до локтя рука напоминала не то обмылок, не то сдутый шарик телесного цвета. Ефим отвёл глаза.
Подойдя ближе к платформе, ещё раз взглянув на неё, парень снял и чёрную мятую футболку с надписью «Все всё понимают», бросил вещи за спину, на ящики. Вошёл на платформу, аккуратно лёг, просунул в пазы ноги и руку. Лицо его напряглось, еле сдерживая гримасу отвращения.
– Едем? – Ефим тут же нажал на кнопку запуска.
Над платформой встала электрическая дуга, затанцевала, ссучи́лась, как нить на веретене, разошлась в купол и погасла.
Ефим глубоко затянулся и выпустил дым вверх, восторженно глядя на появившийся автомобиль.
Это действительно был спорткар: машина серебристого цвета, с округлыми формами, словно чуть подтаявшая и растёкшаяся по полу.
Ефим схватил переносной фонарь, приблизился к левому боку машины, пожевал сигарету, медленно пошёл вокруг. По серебристому кузову «Макларена» гаражный фонарь пускал золотую размытую трещину.
Спереди машина напоминала дельфина или кита: мелкие, широко расставленные глазки-фары, ехидная улыбочка капота, огромные дыхала…
На правом боку обнаружилась уродливая вмятина. Длиной около метра и глубиной с кулак, она резала полностью и дверь, и заднее крыло.
Ефим поднёс фонарь ближе к вмятине, докурил сигарету, выбросил за плечо.
