1
.
Очнись, Бальдр!
Я брёл среди льдов и кромешного мрака. Холодный ветер обжигал лицо, пожирал руки и ноги. По животу текла липкая, ещё чуть тёплая кровь. Я приложил руку к рёбрам.
– Проклятье, как же больно!
Боль мучила меня, крутила, истязала беспрестанно. Бок пекло, словно к нему приложили раскалённые угли. Но физическая боль была лишь малостью. Мне было страшно: я был один, кругом – тьма. Покинутый и забытый, я волочил ноги по ледяной пустоши, пытаясь вспомнить, кто я. Но не мог. И от этого делалось ещё страшнее.
Я сильнее прижал руку к ране, стараясь совместить рассечённые края.
– Меня убили! Зарубили топором, как пса! – прорычал я.
Меня затрясло от злости и бессилия. Я упал на колени, на твёрдый колючий лёд и вцепился ногтями в его обжигающую поверхность.
– Очнись, Бальдр! – прозвучал хриплый голос будто из-под земли.
Перед глазами поплыли видения, обрывки воспоминаний прошлой жизни. Они несли свет и утешение, и я тут же ухватился за них. Мне привиделась светловолосая женщина. Она склонилась надо мной, я ощутил запах летних лугов и горных цветов. Её поцелуй был нежным, трепетным и оставил на губах горячую тягучую влагу. Я притянул женщину к себе за бёдра, ощущая, как в животе разрастается огонь: сумасшедшее пламя! Через миг я испытал блаженство, разлившееся по всему телу. Женщина, лицо которой я не помнил, вновь мягко поцеловала меня, и я обратил внимание на мерцание амулета с красным камнем меж белых сладких грудей. Потом она отдалилась. Сначала я перестал чувствовать её тепло, потом – запах. Тело её больше не белело под моими смуглыми руками. Мне вновь стало очень холодно и одиноко.
Правый бок отозвался болью – я зажмурился, чтобы стерпеть мучение. А когда приоткрыл глаза вновь, то вместо амулета с красным камнем увидел пламя одинокой лампы, висевшей под низким потолком. Глаза, давно не видевшие света, заслезились, и я опять зажмурился.
– Бальдр, – прошептал скрипучий старческий голос. – Бальдр, ты слышишь меня? Если слышишь, сожми мне руку.
Я слышал противный скрежещущий голос, но шевелиться не хотел. Не хотел отпускать видение женщины, принёсшей мне самое большое счастье, какое я только знал. Как её зовут? Проклятье! Я не мог вспомнить.
– Очнись, Бальдр! Ну, не стони так. Тебе не положено стонать! – снова прохрипел кто-то надо мной.
Я почувствовал мерзкий запах мертвечины и сморщился, борясь с тошнотой. Что-то вонзилось в рёбра, это было так больно, что я дёрнулся и застонал. Я услышал свой голос! Жжение от раны становилась всё ярче и окончательно вернуло к реальности. Нехотя я открыл глаза и разглядел над собой седую старуху. Она зашивала мне рану.
– Кто ты? – выдавил я.
– Да, теперь ты меня ни за что не узнаешь! – усмехнулась старуха. – Я Йорунн… Помнишь меня?
Это имя мне совершенно ничего не говорило. Увидев моё замешательство, старуха вытянула морщинистое лицо и присвистнула:
– Надеюсь, скоро вспомнишь!
Честно говоря, мне было плевать, кто она. Старухи не горячили моё сознание. Больше всего я тревожился оттого, что не помнил, кто я сам!
– Кто я? – прорычал я.
Горло саднило, будто я наглотался камней. На зубах скрипела земля.
– Ты ярл Бальдр! Великий воин! – с благоговением протянула Йорунн, зацепив иглой край раны.
Я вновь застонал и попытался отодвинуться от несущих боль прикосновений.
– Тише не двигайся, пожалуйста, а то я не смогу зашить. А если не зашить, то ты будешь цеплять рёбрами ветки, и мухи будут липнуть на твоё мясо – думаю, оно тебе не надо.
– Что случилось? Как я здесь очутился?
– Я подняла тебя из мёртвых, – ответила Йорунн.
От слова “мёртвый” я вздрогнул. Воспоминания о пронзительном одиночестве, о холоде и тьме подняли дыбом волосы на теле – забегали мурашки. Как же там было плохо! Хорошо, что никто не видел, как я униженно падал на колени, подумал я.
