Курорт, не иначе. Самый верх одной из башен Силитрии, можно сказать пентхаус, просто великолепные виды на Дунай. Еще еды завались, как и вина, хоть упейся. Кровать… где только нашли, даже с балдахином. Чем не отдых? Да за такие условия в будущем люди платили бы серьезные деньги. А мне тут сервис, да еще и бесплатный предоставляется.
Впрочем, это как посмотреть, насколько этот сервис бесплатный. Мне после, на следующий день, как прибыли в Силистрию, сказали, что сперли мы из английского банка почти семь сотен тысяч фунтов стерлингов. Это, между прочим, точно больше миллиона рублей по курсу. И немало денег было взято в серебре и золоте. Так что… Думаю, что за такие деньги я мог бы на месяц снять Зимний дворец и еще требовать, чтобы кто-нибудь из фрейлин мне… это… допустим, что песни пели.
И я ещё не беру в учёт то, сколько могут стоить те четыре речных парохода, что были моими трофеями. А вот насчёт оружия и другого… Нет, пока всё неизвестно, и ожидается приезд командующего Горчакова. Он и решит мою судьбу. Хотя сам факт ареста сильно понижал уровень оптимизма.
– Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! – добивался моего внимания караульный, ну или надсмотрщик.
– Чего тебе, Иван? – спросил я у солдата.
– Так вы же сами просили, кабы я сообщал, коли что… – растерянно сказал сержант, входя в мою комнату.
– Говори! – повелел я, указывая рукой на немалый кусок копчёного сала. – Если будет важное, сало твое. А еще и рубль дам.
Это я так подкупил свою охрану. Он, Иван, как и его сменщик, Игнат, сообщают мне новости, всё, что слышали и от солдат, и от офицеров. Ну а я, в свою очередь, одариваю их тем, что мне поставляется без учёта и в тех количествах, что я требую.
Если я написал на бумаге, что хочу ещё пять бутылок вина или водки, а ещё фунтов пять сала, колбасы – всё это поставляется, не выказывается удивление моему аппетиту. Ну и по моим записям тюремщики могут обратиться на склады Шабаринского полка и получить оттуда даже очень ценную в войсках тушёнку.
– Австрийцы требуют встречи. Угрожают нотой какой-то, кричат о дипломатах. Его превосходительство генерал-лейтенант Сельван вельми гневался на австрийца и на англичанина. Они приказали держать оных немцев в башне, – сказал сержант и указал на башню крепости, что возвышалась напротив.
Я усмехнулся своим мыслям. Это же теперь можно пленникам голый зад показывать или ещё чего. Пусть узрят русские стати, закомплексуют и… объявят о капитуляции.
Четыре дня. Четыре, мать его, долбанных, ужасных дня ничегонеделания! Отдых? Курорт? Это я хотел себя убедить в первые сутки заточения, что и неплохо было бы поспать, комплексно отдохнуть. А потом… Я сходил с ума. И даже не знаю, что меня сдерживало – не начинать всё-таки совать некоторые части своего тела в распахнутое окно для обозрения иностранцев.
Может, только потому я это не сделал, что было очень холодно? По-зимнему, по-русски! Я даже не думал… Дунай покрылся хлипким, но льдом. Ходить по нему на пароходах можно, но это уже показатель, что и на югах не по-южному холодит. Как же тогда морозить должно в Петербурге? Так что было холодно, вот и не показывал англичанину с австрийцем то, чего они заслуживают.
А потом приехал генерал-фельдмаршал Михаил Дмитриевич Горчаков. И пусть этот приезд не сулил мне ничего хорошего, особенно зная излишнюю осторожность командующего и его страх перед началом войны ещё и с Австрией. Вот только хоть что-то менялось в моём распорядке дня, где главными пунктами были «поесть», «поспать», и намного реже – «что-нибудь написать».
Незамедлительно я был вызван в главное здание крепости, где был кабинет генерал-лейтенанта Сельвана, но по приезде командующего Горчаков занял и кабинет Сельвана, и спальню.
