Глава 1.
Маленькое, видимым размером чуть более половины от земного, солнце клонилось к горизонту. Тем не менее, оно все еще висело в той части неба, которая даже в полдень была иссиня-черной. Это был так называемый дневной околозенит. Часть остекления купола, являвшегося никаким не куполом, а прямоугольным в плане ангаром, выходила на западную часть горизонта, начинавшую краснеть. Отблески этого зарождавшегося заката падали на лица, окрашивая их в медные цвета. На земле таких сочетаний красок неба и солнечного света было не сыскать, разве что в недоступных горах. Здесь же так выглядела третья четверть каждого дня.
Толпа в очередной раз одобрительно взревела – это была отработанная реакция на то, что Доктор Хеллер выдал очередную свою мысль.
– Вот же стадо! – злобно подумал Сомерсет и как бы невзначай покосился влево, туда где стоял этот Рэдклиф, в прежней жизни поселения бывший обычным Старшим Специалистом, теперь превратившийся в оголтелого активиста.
– После митинга не расходимся, – прокричал сквозь шум любивший делать такие излишние напоминания суетной Рэдклиф, заметивший взгляд Сомерсета.
– Да помню я, – отозвался Сомерсет, едва успев уложиться в паузу в речи Доктора Хеллера, в очередной раз рассказывавшего про этот свой круг истории, вернее сказать виток спирали.
Ближайшая дверь, одна из нескольких ведших из купола в галерею периметра, располагалась в паре десятков метров. Примерно там же висел экран, в углу которого была строка с цифровыми часами. Следовало подождать еще с десять минут и уж потом…
– Не в первый раз говорю, что именно мы оказались перед лицом того, что осветило человечество несколько тысячелетий назад, – снова завелся Хеллер, – Настало время новой античности. Именно нам выпал шанс построить подлинную демократию. История человечества описала круг невероятных масштабов. Вернее сказать сделала виток спирали развития. В античных городах, давших начало самому понятию «демократия», социально-политический процесс определялся очень небольшой группой граждан города. Они буквально знали друг друга в лицо. Ну или через одно рукопожатие. Если между ними и было неравенство, то оно было продиктовано исключительно заслугами. Любой нечестивец, будь то мошенник, или иной преступник просто изгонялся. Да, они не существовали на самообеспечении – то общество было рабовладельческим. Но как бы сейчас цинично это не звучало, рабы не включались в ту картину – их попросту не считали людьми. Конечно, это было ужасно. Но в памяти потомков осталось не то общество как таковое, а образ. Образ, на который желали равняться, но не могли допрыгнуть до той высоты. И вот, человечество описало виток по своей исторической орбите и теперь есть мы, вооруженные невообразимым парком машинерии. Я убежден, что мы вполне можем сравняться с теми титанами античного прошлого. С образом. В сознании поколений потомков это было общество, где нередкий простой горожанин был способен обессмертить свое имя в веках. Да впрочем, и в реальности так оно и было.
– Мистер Хеллер, было бы замечательно, если бы вы и ваши друзья, а также наши новые боссы поинтересовались, всех ли заводит мысль участвовать в этих ваших подвигах? – мысленно ответил Сомерсет.
– Если бы какое-то чудо вырвало тех античных героев из оков их примитивного существования и дало бы им взамен рабов нашу машинерию, то получились бы мы, – продолжал Хеллер.
– Мне тоже нужно чудо. Чудо, которое вырвет мою задницу из оков вашей долбанной затеи. Минуты на экране сменяли друг друга. Дверь, расположенная под экраном как раз и вела к такому вот чуду, к бегству. К его, бегства, отправной точке.
– Уж лучше эта Гражданская Война, но на Земле, с деревьями, земным воздухом и даже грязью после дождя. А если вы так любите свои железки, то любите это без меня. И друг друга во всевозможных сочетаниях… – продолжил бесцельную мысленную дискуссию Сомерсет, – Будьте всем, чем хотите.
