Идея. Лаборатория, полночь.
Ночь окутала город свинцовым покрывалом. Внутри Лаборатории Нейронных Исследований царила иная атмосфера, островок неугасающей деятельности, пульсирующий в ритме потрескивающих сервоприводов и тихого гула охлаждающих систем. Доктор Эмили Картер, высокая, хрупкая женщина с копной растрепанных каштановых волос, словно нимбом окружавшей ее лицо, сидела перед калейдоскопом мерцающих мониторов. Ее глаза, обычно лучистые и полные энтузиазма, сейчас были запавшими, в них читалась усталость, перемешанная с фанатичной решимостью. Годы, отданные исследованию человеческого мозга, оставили свой отпечаток, словно тонкие линии на карте, прочерченные на ее лице.
Эмили откинулась на спинку эргономичного кресла, потерла переносицу. На одном из экранов застыла трехмерная модель человеческого мозга, подсвеченная неоновым синим цветом. Сложные нейронные связи, словно светящиеся нити, переплетались в замысловатый узор, напоминая звездное небо, заключенное в черепной коробке. Именно в этой сложной сети, в этих миллионах синапсов, она искала ключ к изменению личности.
Она не хотела просто лечить болезни, подавлять симптомы. Она мечтала о большем – о возможности переписать саму человеческую природу. Устранить гнев, ненависть, страх. Создать мир, где эмпатия и сотрудничество возобладают над эгоизмом и агрессией. Утопия? Возможно. Но Эмили верила, что технология, над которой она работала, может стать первым шагом к этой утопии.
Внезапно, дверь лаборатории открылась, впуская свежий поток ночного воздуха и фигуру мужчины средних лет, одетого в помятый лабораторный халат. Это был Марк Ридли, ее ближайший коллега и друг, главный инженер проекта, человек, разделявший ее страсть к науке и веру в безграничные возможности человеческого разума.
– Все еще здесь, Эмили? – спросил Марк, его голос звучал хрипло от усталости. – Я думал, ты уже должна была быть дома.
– Не могу оторваться, Марк, – ответила Эмили, не отрывая глаз от монитора. – Я почти закончила.
Марк подошел ближе, заглянул через плечо Эмили на экран.
– Почти закончила что? – он нахмурился. – Не говори мне, что ты опять возишься с прототипом нейромодулятора? Мы же договорились, что пока не проверим все параметры, никаких дальнейших испытаний.
– Я знаю, Марк, – вздохнула Эмили. – Но я внесла небольшие изменения в алгоритм. Мне кажется, я нашла способ повысить точность воздействия на целевые нейронные связи.
– Точность? – Марк скептически приподнял бровь. – Ты говорила это в прошлый раз, и в позапрошлый. Помнишь, что произошло тогда? Доброволец потом неделю видел мир в фиолетовом цвете и говорил, что чувствует вкус джаза.
– Это был единичный случай, Марк, – возразила Эмили. – И к тому же, весьма интересный побочный эффект, демонстрирующий, насколько сильно мы можем влиять на восприятие реальности.
– Интересный? – Марк усмехнулся. – Для тебя, возможно. Для бедного парня, который потом не мог нормально спать, потому что ему снились танцующие саксофоны, не думаю, что это было так уж весело.
– Ладно, ладно, – Эмили сдалась. – Ты прав. Мы должны быть осторожны. Но я уверена, что в этот раз все будет иначе. Я тщательно протестировала новый алгоритм на симуляциях. Результаты превзошли все мои ожидания.
– Симуляции – это одно, Эмили. Реальность – совсем другое. Ты же знаешь, как часто в науке теория расходится с практикой. Особенно, когда речь идет о такой сложной и деликатной системе, как человеческий мозг.
– Я понимаю твои опасения, Марк, – сказала Эмили, поворачиваясь к нему лицом. – Я тоже боюсь. Но я не могу просто сидеть сложа руки, зная, что у нас есть возможность изменить мир к лучшему. Мы можем избавить людей от страданий, помочь им раскрыть свой потенциал. Разве это не стоит риска?
