© Вера Козловская, 2015
Фото на обложке и рисунки Вера Козловская
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
– Будь моей женой, – неожиданно сказал он, театрально встав на одно колено и протянув к ней руку.
– Клоун, – тихо ответила она, – и хотела уйти.
Но вдруг другой мужчина, тот, что моложе, тоже оказался перед ней на коленях и повторил жест старшего.
– Будь моей мамой.
Это уже было не смешно. В этих глазах уже не было игривости и лучистой искорки. Там была глубокая влажность, вот-вот готовая вырваться водопадом, бездонная и ждущая ответа. И она застыла:
– Вы шутите?
Никто не успел ответить, потому что случилось нечто. Вместо ответа, третий мужчина, пожилой и солидный, тяжело преклонил одно колено и, увидев перед собой два черных усталых омута, она услышала:
– Будь моей дочерью. Прошу…
Соня проснулась в слезах, пот струился по шее и груди.
«Что это было? Сон? Боже, какой яркий. Откуда он взялся? И эти мужчины… Я в полном смятении. Уже светает, скоро вставать, будильник еще, кажется, не звенел. Муж похрапывает рядом, вроде все хорошо. Но все же, эти мужчины… Лица нечеткие, но как будто знакомые. Странный сон…»
Сон был действительно странный и… довольно пикантный, поэтому Соня его так никогда и никому не рассказала.
– Анечка, Анютка, куда ты запропостилась? А, вот ты где, мой птенчик, – ворковала Элеонора, подзывая свою трехлетнюю дочку. Своего «ангелочка», свое «сокровище».
У нее было еще очень много ласковых слов для нее, для своей «кровиночки». С тех пор, как они переехали в этот дом у моря, она была счастлива. Море было холодное, северное, по берегам камни, и вода не нагревается здесь даже летом. Но все-таки это было море. Белое море. Под шум прибоя она засыпала вечерами. Утром, когда все еще спали, она любила накинуть плед и выйти на мостки, слушать глупых чаек, которые вечно между собой что-то делили. Любила наслаждаться плеском неспешных волн, то набегающих на камни, то откатывающихся вглубь. Они никуда не спешили, эти волны. Они вечные, куда им спешить. Они будут всегда. Это люди уходят и приходят, постоянно куда-то спешат, суетятся. А они… «Слыш-ш-шишь, слыш-ш-шишь? Нам нет никакого дела до человеческих проблем. Мы спокойно дыш-ш-шим, и у тебя все будет хорош-ш-шо».
Они ее успокаивали, умиротворяли. Она любила им отвечать:
– Слыш-ш-шу, слыш-ш-шу. У меня тоже теперь все хорошо. Как раньше…
А раньше действительно было все хорошо. Элеонора была спокойна и уверена в себе. У нее был замечательный муж, который любил и заботился о ней, обеспечивал семью, и, в общем, что еще нужно для счастья. Это была почти идеальная семья.
У нее было все. Не хватало только одного – полюбить его, но это ей как-то не удавалось. Но, впрочем, это не важно. Ей казалось, что это совсем не важно. Многие так живут, да еще и завидуют. Дом в достатке, почти «святой» муж, но главное, и это действительно, главное – у них был сын. Их единственный, любимый, ненаглядный Артемка, Темушка. Их первый, хотя, впрочем, и последний. Она это знала. И муж это знал.
Элеонора была уверена, что муж больше никогда не позволит ей иметь детей. А она хотела. Дочку. Ну или сына. Где один, там и другой. Если это будет девочка, то она будет самой красивой «снежинкой» на всех детских праздниках. Она будет ее баловать и менять ей бантики три раза в день. Они будут вместе печь ее любимые слоеные пирожки, заплетая тесто в косички. И ее ручки, и мордашка – вся будет белой, в муке.
Дочурка будет хлопать в ладошки и смеяться, тихо и звонко, как мама. У Элеоноры был чудесный смех, нежный и чистый, как будто перекликались японские трубочки-колокольчики, поющие «музыку ветра». И глаза будут мамины – огромные, серо-голубые. Их цвет будет меняется от настроения и времени суток. Утром они будут больше голубые, яркие и блестящие, а к вечеру усталые и задумчивые, и цвет их может быть серым, как небо перед дождем. Но главное – волосы. Пусть у нее будут длинные волосы. Как говорила бабушка Элеоноры, у женщины вся сила в волосах, и чем волосы длиннее, тем больше силы. «Я бы передала ей огненно-каштановую копну своих волнистых волос», – думала Элеонора.
