Абасов Рафик Асад-оглы, статный тридцатипятилетний красавец, одевался элегантно, на английский лад и походил бы на британца, если бы не был смугл и черноволос. Он говорил по-русски в совершенстве, на английском и французском с легким акцентом.
Отец Рафика долгие годы работал в представительстве Азербайджана в Москве. Мальчик закончил московскую школу, затем университет, работал два года под началом отца, отучился в аспирантуре, защитил кандидатскую диссертацию и улетел в Англию, в Оксфорд.
Благополучие отца и сына Абасовых объяснялось не столько их способностями, сколько родственными связями. Брат отца, родной дядя Рафика, был секретарем ЦК, его ценили в Москве, принимали в Политбюро. Отсюда и возможность продолжить образование в Англии.
Блестяще образованный молодой человек вернулся в Россию, где прожил сознательную часть своей жизни вдали от Баку, на азербайджанском, конечно, говорил, но больше любил русский и Москву, да и друзья его жили здесь, и он понимал: историческая родина не примет его с распростертыми объятиями.
Державу потряс распад на самостоятельные государства, а семью Абасовых швырнуло с Олимпа менее значительное событие. Еще вчера всесильный дядя был выведен из ЦК, оказался не у дел.
Отец Рафика остался в Москве, работал на скромной должности в посольстве, новые власти Баку не очень привечали старых работников. К тому же Максуд, так звали отца, в восемьдесят девятом (после кончины жены – она сгорела от рака) женился на русской. Но что было для того времени престижно, стало теперь бельмом на глазу.
Молодой денди вернулся в отчий дом в девяносто первом, но, лишенный поддержки некогда мощного семейного клана, был мало кому нужен: соплеменники ценили связи и деньги, а не оксфордское произношение, университетские дипломы и умение носить смокинг.
Официальная Москва Рафику временную прописку продлила, но постоянную давать не торопилась. Квартира у отца была четырехкомнатная, места хватало, но случилась беда. Вера, жена Максуда, начала поглядывать на пасынка отнюдь не с материнским интересом. Максуд, роста среднего, с необъятным животом и лысиной, в свои пятьдесят восемь выглядел значительно старше, а рядом со стройным, высоким красавцем сыном смотрелся просто старым.
История настолько тривиальна, что ее не то что рассказывать – упоминать-то грешно. Отец с сыном любили друг друга. Рафик отца уважал, Вера молодому человеку совершенно не нравилась, но что можно сделать с упрямой русской женщиной на ее территории, в России. Только сдаться.
Сын собрал свой оксфордский багаж, обнял отца, тот отер усы, развел руками. Он и выгнать эту женщину из дома не мог: в Москве прописка – хотя и не Конституция, но стабильность гарантирует. Вера, как всякая женщина, поняв, что с молодым азером у нее ничего не выйдет, обрадовалась, когда несостоявшийся любовник с квартиры съехал. Не дай бог старый козел прописал бы своего отпрыска – жилплощадь пришлось бы делить на троих.
Рафик сунулся было в гостиницу, но даже скромный номер стоил для него как для иностранца – денег космических.
Он поселился, не имея на то никаких прав, в общежитии университета, давал уроки английского и французского, на что и жил. Он имел горячую кровь предков, как уже говорилось, был красив и элегантен, смотрелся иностранцем, каковым, по сути, и являлся. Местные красотки положили на него глаз, но успеха не имели. Рафик оказался человеком ушедшего века, и не то что переспать с женщиной – показаться с ней в компании, протанцевать дважды считал для себя чуть ли не официально сделанным предложением.
Как часто случается, если парень ничей, то женщины за него не воюют, со временем смиряются, считая достопримечательностью. «А вот у нас есть Рафик! Хорошо? А у вас такого нет!»
