Жизнь покидала серого орка. Молот двергурима не оставил ему никаких шансов. Шум битвы доносился до него все глуше, пока все звуки и вовсе не стихли. Гор’Таг, стоя на коленях, попытался подняться, но рухнул лицом вниз в лужу собственной крови. Боли не было, тело не слушалось, но в то же время обрело какую-то легкость. Навалилась жуткая сонливость. Орк хотел перевернуться на бок, чтобы подложить под голову руку, но даже на такую малость уже не было сил, и он смог лишь повернуть голову. Гор’Таг был могуч, и его организм изо всех сил сопротивлялся сковывающим объятиям смерти, но слабеющим разумом он понимал, что это ненадолго.
Серый орк умирал со спокойным сердцем, зная, что он сделал все, что мог для своей приемной семьи – народа урлах. Сто пятьдесят лет Гор’Таг кочевал вместе с бурыми гоблинами, оберегая и защищая их. Давным-давно орк прошел таинство посвящения в племя, став Нирит-Ганом, Двоекровным, что нес в себе нити наследия и памяти предков сразу двух народов. Не единожды урлах предлагали ему шкуру барса, но всякий раз Гор’Таг отвергал предложение стать вождем, полагая себя хорошим воином, но не находя в себе задатков правителя, предпочитая учиться у стариков и мудрецов племени. Сменялись поколения кратко живущих урлах, и последние годы Гор'Таг охотился, ходил в набеги и готовился к пробуждению Родника уже с праправнуками тех, кто когда-то подобрал его на пепелище. И, когда пробил час, серый орк без колебаний принял последний бой, отдав самое ценное, что у него было – жизнь, возвращая долг за свое спасение.
И тут слабеющее сознание Гор'Тага пронзила вспышка тревоги. Двергурим доберется до Хараза и Барзы, убьет их, разметает Теней и вырежет всех, кто должен пройти тропой Макты. Женщин, стариков, детей. Гор’Таг еле слышно захрипел в бессильной ярости, ломаными, лишенными даже отблеска прежней силы движениями скребя по кровавой грязи. Проклятый двергурим! Его ненавистный запах стали, пота и крови все еще стоял в ноздрях орка, и Гор’Таг был не в силах от него избавиться. Проклятый двергурим не оставлял его даже на пороге смерти…
Серый орк затих, сил не осталось даже на ненависть, пробитое сердце натужно делало последние удары, выкачивая остатки крови из его тела. Солнечные лучи осветили кроны деревьев, веселыми зайчиками запрыгав по израненному лицу Гор’Тага и невидящим глазам.
И тут земля дрогнула. Окружающие овраг деревья стали трескаться. Раздалось утробное рычание и павшие урлах принялись подниматься, не обращая внимание на свои смертельные раны.
Гор’Таг моргнул и сделал судорожный вдох. Дыра в груди стремительно затягивалась в такт падающим один за другим стволам. Гоблины слитно повернулись к сердцу леса, где находился Родник и, изредка припадая на четвереньки, заковыляли туда. Орк с трудом сел, провожая мертвых урлах ошарашенным взглядом, неверяще ощупывая себя, и даже укусил за предплечье, чтобы удостовериться, что он еще жив.
– Не может быть, – прошептал он, пораженно трогая совершенно целый клык, что совсем недавно сломал ему двергурим. – Не может быть…
Гор’Таг поднялся на ноги и, подобрав шестопер, пошатываясь, поплелся вслед за гоблинами.
Защитники Тринадцатого форта морщились и пытались прочистить заложенные уши. Пару мгновений они удивленно переглядывались, а затем среди солдат начали раздаваться сдавленные смешки, вскоре переросшие в громовой хохот, когда орк в ярости отшвырнул тускло сверкнувший рог прочь.
– Глядите-ка, дудка поломалась! – кричали справа. – Что ж делать-то теперь?
– Пускай задницей теперь трубит, раз так! – подхватил кто-то на башне, вызвав новый взрыв хохота, слышащих его солдат. – Громчей получится!
