Халльфэйр, королевство Первой
Тэрры
«Я ненавижу тебя!»
Она ненавидит его. Как же она ненавидит его! Самой сжирающей
ненавистью. Демон, да пусть её лишат всей магии, снова вышвырнут в
людской мир, пусть она снова пройдёт все ужасы боли и пыток, она
никогда не сможет… не сможет чего? Простить?
Эсфирь упрямо качает головой, безрадостно усмехаясь. Она
уже простила. Признаться, всегда прощала. Сквозь время,
миллиарды попыток ненависти, крошащиеся рёбра. И сейчас простила.
Долбанная святая, мать Тереза.
Ведьма резко взмахивает руками – несколько колонн в тронном зале
взрываются, разлетаются огромными кусками, падают на мраморный пол,
оставляя уродливые сколы прямо как те, что он оставил в её
душе.
Хаос, что с ней стало? Крушит собственный тронный зал, пугает
внешним видом подданных и пытается, честно из последних сил
пытается, всё вернуть. Вернуть его.
— Ненавижу тебя, слышишь? Я ненавижу тебя, Кровавый Король! —
крика нет, лишь обессиливший шёпот. На самом деле, ненависти к нему
нет. Только к себе. Но ненавидеть другого легче, правда?
Ненависть — самое лёгкое из чувств, всё равно, что обыденность –
такая сухая, приевшаяся и в то же время – токсичная, отравляющая
само существование. В ослеплении разъедающим чувством нет времени
анализировать себя, копаться в собственных поступках, зато можно
запросто направить чувства на другого, не заботясь о нём, не
усложняя жизни собственным спектром чувств, помимо ненависти.
— Видишь, что ты со мной сотворил? Такой ты хотел меня видеть?
Такой?! —изломанные звуки застревают в переплетениях ветвей его
трона. — Ты доволен, Видар Гидеон Тейт Рихард?
Но ответа нет, как и короля, что раньше самодовольно и надменно
восседал на троне. Леденящая пустота, что когда-то жила в синеве
его глаз, растворилась, а трон, который он холил и лелеял, теперь
принадлежал ей. Как и корона. Как и долбанная Первая Тэрра. Как и
всё, что когда-то он охранял с остервенелостью коршуна. А теперь
разрушал. С таким же рвением. И когда придёт черёд склониться для
Первой Тэрры – никто не знал.
Все понимали – король доверяет ведьме настолько, что
собственноручно вручил ей бразды правления. Ей — ведьме, что отдала
за него жизнь. Поданные знали, что они находятся под сильной
защитой, что никто не посмеет снова прибрать к рукам их землю. Даже
сам Видар Гидеон Тейт Рихард. Или теперь его не существует?
Эсфирь падает на колени перед первой ступенью, ведущий к трону,
безучастно смотря перед собой. Зажившие тонкие белые полоски шрамов
под тугим корсетом снова тянут и нарывают.
— Должно быть ты очень доволен, своей местью? — цепляется
пальцами за мрамор, будто тот способен призвать жестокого короля,
что истерзал её душу в кровавое месиво. — Наверняка, ты чувствуешь
мою боль. Я желаю, чтобы твоё сердце разрывалось так же, как и моя
душа!
Лоб касается мрамора, пока в уголках глаз скапливается солёная
горькая ненависть. Эсфирь не слышит звука открывающихся дверей, не
чувствует, как рядом появляются два альва, не видит их лиц, уже
привыкших ко всему происходящему.
— Снова приступ, — красивый мягкий баритон буквально бьёт
наотмашь.
Долбанный Кровавый Король стал её приступом, болезнью
от которой нет лечения ни здесь, ни где-либо ещё. И, демон её
раздери, эта боль прекрасна в своём проявлении, напоминая о жизни,
королевстве, покинувшей любви.
— Поднимайся! Ты – Королева, а не какая-то там размазня, твой
удел – править и... — второй голос грубый, с напускным презрением,
но Эсфирь не слышит завершения продолжения, как и причины, по
которой говорящий замолкает.
— Прекрати, Фай, ты не видишь? Ей плохо! – шепчет первый,
сталкиваясь с разозлённым голосом друга.
— Именно! И я пытаюсь не акцентировать на этом внимание!
