Одно я знаю наверняка: могу корчиться от смеха даже с приставленным к голове пистолетом. С какой стороны эта удивительная склонность к веселью характеризует меня – вопрос открытый. Вам придется делать вывод самим.
Начиная с одной ночи, мне тогда исполнилось шесть, и последующие двадцать семь лет удача неотрывно сопровождала меня. Ангел-хранитель, приглядывающий за мной, превосходно справлялся с порученным ему делом.
За блестящее управление моей жизнью этого самого ангела (давайте назовем его Ральф), возможно, наградили отпуском. А может, перевели к другому человеку. Что-то определенно случилось с ним на какой-то период времени по ходу моего тридцать четвертого года жизни, когда на нас опустилась тьма.
А вот в те дни, когда Ральф прилежно выполнял свои обязанности, я (в двадцать четыре года) познакомился и начал ухаживать за двадцатитрехлетней Пенни Бум.
До этого такие красавицы, как Пенни, смотрели сквозь меня. Нет, иногда я удостаивался их взгляда, похоже, напоминал нечто такое, что они видели в книге об экзотических грибах, но никак не ожидали (и не хотели) встретить в реальной жизни.
С ее умом, остроумием и благородством она просто не могла тратить время на такого парня, как я, вот мне и оставалось только одно – предположить, что какая-то сверхъестественная сила уговорила Пенни стать моей женой. Мысленным взором я видел Ральфа, который, стоя на коленях у кровати спящей Пенни, шептал: «Он создан для тебя, он создан для тебя. И пусть эта идея кажется совершенно абсурдной, он действительно создан для тебя».
Мы прожили три года, прежде чем она родила Майло, которому повезло и в том, что ему достались синие глаза и черные волосы матери.
Мы намеревались назвать нашего сына Александер. Мать Пенни, Клотильда (в свидетельстве о рождении – Нэнси), пригрозила, что вышибет себе мозги, если мы не назовем его Майло.
Отец Пенни, Гримбальд (родители дали ему имя Ларри), однозначно заявил, что не будет мыть пол после ее самоубийства, а у нас с Пенни не хватило бы духа, чтобы сделать это самим. Так что Александер стал Майло.
Мне сказали, что фамилия семьи, действительно, Бум и они ведут свой род от голландских купцов. Когда я спрашиваю, чем именно торговали их далекие предки, Гримбальд становится серьезным и уклоняется от прямого ответа, а Клотильда прикидывается глухой.
Я – Каллен Гринвич. Фамилия моя звучит так же, как название города в Коннектикуте. С самого детства люди в большинстве своем зовут меня Кабби.
Когда я начал встречаться с Пенни, ее мать попыталась называть меня Гильдебрандом, но я этого не потерпел.
Гильдебранд – германское имя, и означает боевой факел или боевой меч. Клотильда обожает такие имена, но сделала исключение для нашего сына, когда заявила, что готова пойти на самоуничтожение, если мы не дадим ему имя, означающее любимый и милый.
Наш друг и акушер, доктор Джубал Фрост, который принимал Майло, клянется, что мальчик не кричал при рождении и появился на свет с улыбкой. Более того, Джубал клянется, что наш малыш что-то напевал себе под нос уже в родовой палате.
Я присутствовал при рождении Майло, но не помню его пения, потому что лишился чувств. И Пенни тоже не помнит, хотя и оставалась в сознании: ее отвлекло послеродовое кровотечение, из-за которого я и грохнулся в обморок.
Я не сомневаюсь в правдивости истории Джубала Фроста, потому что с тех пор Майло всегда удивлял нас. Получил прозвище Спуки[1], и не без причины.
На свой третий день рождения Майло заявил: «Мы должны спасти собачку».
Мы с Пенни подумали, что он разыгрывает какую-то ситуацию, увиденную по телевизору, но потом поняли, что дело серьезное: наш дошкольник действительно собрался в спасательную экспедицию. Залез на стул в кухне, снял с гвоздика автомобильные ключи и поспешил в гараж, чтобы незамедлительно отправиться на поиски попавшей в беду псины.
