Шесть миль каждый вечер. Двадцать лет подряд. Джэнис Кэпшоу считала, что выглядит лет на десять моложе в свои тридцать пять именно благодаря этому. Итак, почти каждый вечер часов в десять-одиннадцать на ней уже был спортивный костюм со светоотражающими полосками на груди и на спине, кроссовки «Нью Бэлэнс», на голове – лента для волос.
В воскресенье, 21 сентября, Джэнис вышла из дома в десять часов и пробежала четыре квартала по Оушн-авеню, главной улице городка Мунлайт-Ков. Дальше она, как всегда, свернула налево и продолжала бег вдоль побережья по направлению к городскому пляжу. В этот час здесь было пустынно и мрачно – ни машин, ни прохожих. Все было закрыто, кроме двух заведений, где никогда не запирали двери, – таверны «Рыцарский мост» и костела Девы Марии. Городок Мунлайт-Ков в отличие от многих других не делал ставку на туристов. Когда-то размеренность здешней жизни даже привлекала внимание Джэнис, но затем ей иногда стало казаться, что город не просто дремлет, а впадает в летаргию.
Янтарь фонарей, оправленный в тень кипарисов и сосен на главной улице, неподвижный воздух и туман, струящийся над мостовой, – больше никого и ничего. Джэнис казалось, что она – последний человек на Земле и только звуки ее шагов и дыхание нарушают тишину, наступившую после Страшного суда.
Когда бежишь утром, перед работой, – совсем не то ощущение, к тому же летом к десяти вечера спадает жара. Но не это было главным для Джэнис. Просто она всегда любила ночь.
Это началось еще в детстве, когда она научилась наслаждаться после заката звездным небом, пением лягушек и цикад. Темнота сглаживала острые углы этого мира, приглушала краски. В сумраке наступающей ночи небо поднималось высоко над землей, мир расширялся. Ночь была больше, чем день, и казалось, что в жизни сбудется больше желаний.
Теперь путь ее лежал по берегу моря. Лунный свет, переливающийся то золотом, то серебром, в этот вечер почти не заслоняли ни облака, ни туман; она могла видеть все перед собой. Таинственные огоньки плясали на волнах, полоса песка, казалось, сама светилась лунным светом, и даже туман похитил у осенней луны часть ее отблесков.
Только здесь, у ночного моря, в одиноком беге вдоль полосы прибоя Джэнис обретала себя.
Ричард – ее покойный муж, умерший от рака три года назад, – часто говорил, что по своим биоритмам она даже больше чем «сова». «Из тебя мог бы выйти неплохой вампир, для них ночью – раздолье», – шутил он, а она всегда отвечала: «Во всяком случае, я буду сосать не твою кровь». Видит бог, она любила его. Сначала, правда, опасалась, что у жены лютеранского пастора будет скучная жизнь, но опасения ни разу не оправдались. Прошло три года, а она вспоминает его каждый день. И каждую ночь. Он был…
Внезапно Джэнис почувствовала, что она не одна на пустынном пляже. Это случилось в тот момент, когда она миновала кипарис, росший прямо в центре пляжа между линией берега и холмами. Нет, никаких звуков и движений, кроме собственных, она не заметила, только инстинкт подсказал ей – кто-то нарушил ее одиночество.
В первый момент тревоги не возникло, на пляже мог появиться еще один любитель вечерних пробежек. Так бывало изредка, раза два-три в месяц, правда, люди выбирали это время не по своей воле, в отличие от Джэнис.
Но когда она остановилась и оглянулась назад, то увидела все тот же пустынный пляж, пену прибоя и мрачные, но знакомые деревья и скалы. Тишину нарушал лишь рокот волн.
Для беспокойства не было причин, и Джэнис продолжила бег, восстанавливая свой обычный темп. Через пятьдесят ярдов, однако, краем глаза ей удалось заметить какое-то движение: футах в тридцати слева от нее быстрая тень переместилась из-за кипариса к каменной глыбе и скрылась из виду.
