Моя жизнь оборвалась 26 февраля.
Я помню, что было очень холодно. На улице стоял крепкий мороз, под минус тридцать. Я долго не решалась выйти из дома, чтобы не попасть под обстрел отрицательных температур, но голод вынудил. И вот я, укутавшись по лоб, взяла в руки длинную палку и вышла во двор. Тишина и абсолютная темнота. На небе – ни единой звезды. Звезды давно покинули наш мир.
Хорошо, что знаю двор – могу идти в полной темноте и знать, куда иду. Осторожно ступая по скрипкому снегу, добралась до калитки и быстро перебираю руками, сдирая с забора кору и отваливающиеся куски. Не знаю, о чем я думала в тот момент, должна была сообразить: такой грохот ОНИ услышат. Наверное, голод меня лишил способности рационально думать.
К сожалению, их я услышала слишком поздно. Тонкий стон, скрип снега и жаркое дыхание – все это почувствовала в тот самый момент, когда в руках было достаточно топлива для печи, а на сердце полегчало, что сегодня не умру от голода и холода.
ОНИ напали сзади. ОНИ всегда так делают.
Кора и щепки падают из рук, из горла вырывается пронзительное «си», оборвавшееся, впрочем, довольно быстро. В морозной тишине мой недолгий крик еще поблуждает по соседским домам, приводя в ужас однополых соседей и заставляя их плотнее прижиматься друг к другу, теряясь в догадках: кого же ОНИ сожрали сегодня.
Итак, я умерла.
Сказать честно? Боли не почувствовала. А, может быть, просто забыла. Когда ОНИ, жадно огрызаясь, пожирали мое тело, я уже была свободна. Голод исчез. Страх тоже. Вот только пустота образовалась. Появилась и заполнила собой все, что раньше было наполнено чувствами: теперь я походила на большую дырку, которая не знала, чего хотела.
«ИХ не видел никто» – так говорили все. Это неправда. Я видела. Но увидела только тогда, когда умерла. Разумеется, никому не расскажу, как они выглядят. Почему? Да потому что мне все равно – кого съедят еще. И предупреждать не стану никого, даже если когда-нибудь это смогу. (Что под серьезным вопросом, потому что, по ходу, я теперь невидима, неосязаема и не могу говорить.) И вообще, существую ли я? Или только радио-мысли? Кто там говорил, что, мол, если мыслю, значит, существую? Ну, я мыслю. Могу алгебраическую задачку решить. Но меня нет, – только кровавые ошметки во дворе.
Опять наврали.
Постояв (или попарив?) около того, что раньше было моим телом (за которым я ухаживала как могла в это тяжелое время), я поняла – нужно двигаться. Разумеется, я могла стоять (парить?) тут вечно, ждать, пока доедят мое тело, уберут или похоронят. Но что-то подсказывало, что это еще не конец, впереди что-то есть.
Тихо наступило 27 февраля.
Солнце!
О, боже! Как его искажает жизнь! На самом деле оно коричневое, и вовсе не светит! А еще оно издает чудовищные звуки – кваканье, грохот и рокот, особенно, когда, словно декорация в старом театре, поднимается с западной стороны. Да-да, не с востока.
Стало мерзко. Самое чистое и яркое, по сути, оказывается темным и противным. Я чувствую мерзкий запах. Это что, останки моего тела начинают разлагаться и смердеть? Интересно, почему? Куски недожранной плоти обильно политы кровью, на улице мороз – все должно замерзнуть. Я осторожно склоняюсь над своими останками – малопривлекательное зрелище, кажется, я даже не знала, что в моем теле столько … кхм … ну, вы понимаете. Да, это мои останки загнивают. Отвратительный запах.
Значит, законы «природы» – такой же обман, как и солнце.
Черт! Вокруг сплошной обман, как ни банально будет сказано!
Я продолжаю парить около своего тела (вернее, около того, что от него осталось). Никто не осмеливался подойти. Каждое утро ко мне приходил сосед Виктор. Мы мило пили чай, Виктор делал неоднозначные намеки на возможное продолжение событий, но я всегда отказывалась, и он уходил. Как вы знаете, жить вместе мужчине и женщине нельзя, так недалеко и до полного выживания особей, что под негласным запретом.
