Битва при Тюренчене.
Аннотация. Да, очередной попаданец…. Обозревая историю нашей многострадальной страны в поисках узлового, переломного момента, принял за таковой мало кому памятное сражение у китайского селения Тюренчен – первое в Русско-Японской войне 1904 г. А ведь оно могло быть решающим и даже последним…
Часть первая. Красноярский дебют
Глава первая. Обретение тела
С недавних пор жизнь геолога Сергея Андреевича Карцева, и так насыщенная на протяжении многих лет событиями и стрессами, усугубилась явной чертовщинкой. Из ночи в ночь он стал видеть один и тот же сон: будто его душа летает вдоль улиц дореволюционного Красноярска, причем полет этот неспешный, с доскональным изучением примечательных учреждений (как снаружи, так и внутри!), а также находящихся в них людей. Слышать голоса «душа» не могла, но мимику воспринимала, да и содержание лежавших на столах бумаг было ей доступно. Если б еще не спотыкаться на дурацких «ятях» и «ерах»!
Чертовщинка же заключалась в том, что персонажи учреждений от сна ко сну не желали меняться, демонстрируя к тому же досконально реальное поведение: чиновники губернской управы, например, что-то писали, ходили с написанным к столоначальникам, переговаривались, принимали посетителей, иногда собирались в группки на лестничных площадках, где курили и похохатывали… Арестанты рядом расположенной тюрьмы то говорливо, то немо злобились, а их охранники тоже зло скучали, меряя шагами тюремные коридоры… В сентябрьском парке одни и те же владельцы аттракционов позволяли детям кружиться на каруселях, качаться на «лодочках» и стрелять из «монтекристо», а на скамейках сидели с малыми детьми уже приметные Карцеву нянечки… Знакомы ему также стали продавцы сельтерской воды, мороженого, пирожков, пацан, торгующий газетами возле входа в парк (из газет стало ясно, что идет 1902 год), меняющиеся через день городовые… Пробирался он и в «святая святых», то есть в банки, где узнаваемые бухгалтеры и их помощники выдавали или принимали деньги… Побывал «дух» в нескольких акционерных обществах, мало чем отличимых от банков (денег там, впрочем, не видел), в мужской и женской гимназиях, вполне сходных по усердию учащихся и их учителей, в публичной библиотеке при драмтеатре (немноголюдной) и в самом театре (вот там оживился, так как служители Мельпомены в своем кругу вели себя вольно и даже нелицеприятно), в нескольких богатых домах, потом в домах по скромнее – и в одном из них «застрял».
Впрочем, застрял не в том смысле, что не мог более во сне никуда перемещаться, а в том, что возвращался сюда ежедневно (еженощно?) – хотя сначала и увещевал себя, стыдил, потом бросил. Такая уж тут проживала семья (мать, сын, дочь и кухарка где-то сбоку): прекрасная и несчастная. Вот «душа» и прикипела.
Несчастие этой семьи заключалось в смерти ее главы: опоры и кормильца. Вероятно, он был чиновником, и семье выплачивалась пенсия – но содержать двоих детей и дом на эти деньги вряд ли долго было возможно. Дети же были хоть и великовозрастны (сын лет 19 и дочь 14), но образование еще не завершили. Причем, судя по форменной тужурке сына (пригожего, с упряминкой молодца) был он студентом Горного института! Уже, видимо, бывшим – один курс закончил, а оплатить второй нечем… Дочь же училась в той самой гимназии – «дух» Сергея Андреевича разыскал ее в одном из классов. Екатерина Городецкая (так значилось на ее тетрадях) – прехорошенькая, умненькая, с остатками природной веселости…
Впрочем, дети в большинстве симпатичны – в отличие от многих взрослых. Только мама Сергея (!) и Кати была штучной породы, и взрослость (лет 40?) ей очень шла: статная, с плавными движениями и величавой головой на высокой атласно-белой шее, рожденная повелевать, но и утешать. Как упивался Сергей Андреевич (пользуясь исключительностью своего состояния) совершенной красотой Елены Михайловны (имя и отчество подсмотрел на почтовом бланке), как поражался неизменному благородству ее повседневного поведения (с детьми, на людях, наедине с самой собой!), как стал сопереживать тяготившей ее проблеме: что, что делать? Как строить теперь жизнь – свою и, главное, своих детей? В пылу этих сопереживаний он стал даже негодовать на усопшего Городецкого (поляк, что ли?): как ты мог гикнуться столь несвоевременно, нет, чтобы подождать лет пять, когда сын завершит образование и станет способен обеспечить мать и сестру? Больно видеть все более внятную вертикальную морщинку меж соболиных бровей Елены… Хорошо хоть кухарка от нее не сбежала и продолжает обеспечивать функционирование домашнего хозяйства…
