Артур Олейников
БЛОКАДНИКИ
Глава первая
Когда в булочную блокадного Ленинграда подвозили хлеб, люди в длинной очереди переставали чувствовать мороз и прежде мертво бледные лица, словно освещались от солнца. Смерть отступала. Радость, что сейчас можно будет получить пусть и считанные граммы хлеба, была надеждой на жизнь, шанс не умереть с голоду.
Одиннадцатилетняя Анечка вставала каждый день в пять утра. Девочка одевала бабушкины валенки, куталась в котиковую шубку, одевала на голову мамин шерстеной платок и, спрятав карточки на хлеб в варежки, шла по обледеневшим холодным улицам. Дома в холодной комнате ждала больная мать, и последние дни доживала бабушка, которая уже не поднималась с постели. В семье Васильевых все были иждивенцы и получали только по сто двадцать пять грамм хлеба на день на человека.
Валенки были тяжелыми и казались худой истощенной голодом девочке неподъемными, словно мешок с цементом.
Когда хлеб лежал на чаше весов, Ане казалось, что его много, что хлебом можно было наесться, но когда блокадные граммы оказывались в руках, они представали такими жалкими такими крохотными, что девочка, прежде чем, спрятать хлеб, заворачивала его в марлю, чтобы не потерялась ни одна крошка хлеба. Чтобы потом когда уже будет казаться, что нет сил жить, и станешь умирать от голода съесть эти крошки и дожить до следующего утра.
С хлебом возвращаться домой было весело и сладостно, словно в праздник. Откуда-то брались силы, и Аня шагала в два раза быстрей. Тяжелый груз валенок уходил на второй план. Все меркло и преображалось от мысли, что вот еще несколько минут и можно будет поесть.
«Я негодяй, подлец! Собираюсь отобрать хлеб у ребенка! Но разве другие не отбирают? Не воруют, не грабят? – корил и оправдывал себя Сергей и по пятам шел за ребенком. Измученная голодом девочка, еле передвигавшая ноги казалась легкой добычей. Он давно следил за ней и сжимал в кармане перочинный нож. – Она все равно ни сегодня так завтра умрет. Умрет от голода, как умирают тысячи. Да все так! Но негодяев все же меньше других. Нет, я не смогу!»
Сергей завернул за угол и бросил преследовать ребенка. Просто есть уже не хотелось, это было что-то уже другое, чем просто обыкновенный голод. Когда обессилив мысль, переходит на бред и засыпаешь только под утро и спишь два часа и просыпаешься с мыслью, о еде которой нет, и не будет, становишься словно помешавшийся. Сначала просто теряешь на время рассудок, потом и взаправду сходишь с ума.
Сергей отстал от ребенка, только потому, что уже дошел до крайней точке и думал только про соседа, скончавшегося от голода сегодня под утро. Каждое утро он заходил к соседу, чтобы принести ему хлеб, по его карточкам, сам старик уже не вставал, и сегодня Сергей нашел его мертвым. Хлеб он получил, но старик умер и значит больше хлеба не будет, новых карточек не получить. Страшная мысль снова и снова посещала затуманенную голову Сергея. Он гнал эту мысль, но голодная смерть была страшней.
Добравшись домой, Сергей закрылся с мертвым соседом у него в квартире и достал нож.
– Только маленький кусочек! – проговорил Сергей и стал раздевать уже коченевшего старика. – Я только попробую, – говорил Сергей и отрезал холодную сморщенную плоть с трупа.
На лестничной площадке Аня встретила дедушку Гришу. Старик каждый день с ружьем на плече выходил из дома на охоту на кошек, но уже вторую неделю возвращался не с чем.
– Сегодня добуду! Вот посмотришь! – сказал вместо привета старик.
Аня ничего не ответила, открыла дверь и стала звать маму.
– Мама! Мама это я! Есть будем!
