В Песадинье нет места вере и
правде,
Там свет погас и о добре забыли,
О, всякий, кто придет сюда, ты
помни,
Боги тут давно погибли, а демоны в
ужасе застыли,
Узрев природу человеческой души.
Здесь всем знакома только боль и
ярость,
И кровь решает все на улицах
лихих,
Богам уже не верят, а демоны
склонились
Перед тем, кого создали из гнева и
тьмы.
И, если хочешь жить, ты будешь
помнить,
Верность – вот твой властелин,
Ведь всяко, кто имеет здесь мозги,
знает,
Единственный правитель – это
человек!
Анника
Крэйн.
«Боги
Песадиньи»
*Песадинья – с
португальского* - грешник!
***
Хулио обещал вернуться к шести, но
стрелка на стареньких часах, найденных на одной из помоек близ
Копакабаны, где люди имели свойство выбрасывать достаточно
нормальные вещи, избавляясь от использованной, потрепанной, но еще
работающей утвари, неминуемо переступила порог нужной цифры, и
двинулась к семи. Солнце за окном опускалось за горизонт –
скрывалось дюйм за дюймом, и в маленькой коморке, где мы жили уже
больше года после побега из приюта, это было единственным
развлечением. Конечно, нельзя было отрицать всю драматичность
кипящей вокруг жизни – она ничем не отличалась от приютской, где
царила та же разруха – нищета, голодные оборванцы, извращенцы, так
и норовящие запустить руку кому-либо меж ног, и кровь. Кровь была
везде – порой она даже встречалась в нашей комнатушке, где Хулио, в
конце концов, забивал крысу некой палкой, неизвестно откуда
притащенной в дом.
Хотя, с некоторых пор определенные
вещи изменились. Казалось, тьма, что и без того нависала над
Вирнадой, начинала сгущаться, и что-то подсказывало мне о
надвигающихся переменах. Каких именно – тут и гадать не стоило. В
самом криминальном районе Песадиньи было глупо надеяться на что-то
иное. Единственная доступная опция – страдания.
Зловещую тишину, застывшую в
комнате, резко и достаточно неожиданно разрезал свист, заставляя
подорваться с места. Взмахнув лохматой головой, я вскочила на ноги,
подбегая к маленькому чайничку – время уже близилось к семи, и тот
скудный ужин, что состоял из двух тарелок, куда было насыпано
немного риса, и бобов, лежащих сбоку, давно остыл. Разлив горячую
воду по двум чашкам, края которых давно потрескались, я поставила
их на землю, на ту маленькую скатерть, накрытую для ужина, и вновь
приступила к ожиданию.
В конце концов, намерение извиниться
перед Хулио все еще занимало все мои мысли несмотря на то, что с
каждой минутой его продолжающегося отсутствия, в моей душе начинало
разворачиваться самое настоящее раздражение. А еще там был страх,
лютый страх, поселившийся в груди с тех самых пор, как мы променяли
один Ад на другой, сбежав из ужасного места, которым был приют, в
куда более опасное, зловещее и темное – в трущобы.
Выжить в трущобах означало родиться
любимчиком богов. Только вот в Песадинье давно уже передохли все
боги, и на эту территорию не совались даже демоны. Сам дьявол
предпочитал держаться подальше от затопленных кровью трущоб
Песадиньи, где единственным божеством являлся человек. Лишь в его
руках была вся власть – над своей жизнью и над чужой. И именно
человек вершил здесь чужие судьбы.
С некоторых пор – с тех самых, как
Хулио обзавелся пистолетом – жить в трущобах стало еще страшнее,
чем прежде. Наличие оружия доказывало, что он влился в одну из
группировок, которые властвовали над Песадиньей. Вирнада был самым
масштабным кварталом, и тут, по его словам, легче всего было
заработать, но плохое предчувствие не давало мне покоя. И оно так и
не покинуло меня спустя целый год.
Оставалось только ждать. Стрелка
переметнулась к семи, и пошел седьмой час вечера, а солнце давно
скрылось за горизонтом, отдавая бразды правления ночи – самому
страшному времени в трущобах. С каждой пройденной минутой страх и
беспокойство в душе нарастали. Осторожно подойдя к окну, я
выглянула вниз – между переулками, раскиданными на склонах горд,
словно лава Ада, стекающая вниз, бродили бездомные, которых
раздраженно отталкивали прохожие, выливая на них весь шквал своей
брани. Склоны выматывали людей – поднимаясь на ту вершину, откуда
можно было узреть раскиданный в самом низу район, в душе одна
негативная эмоция сменяла другую, а для чего-то светлого и
нормального в сердцах обитателей Песадиньи уже давно не было
места.
