– Ааа…апчхиии…, – громко, раскатисто, подобно выстрелу носовой пушки боевого корабля, чихнул Вячеслав Никанорович. Чихнул смачно, зажмурившись, сообразно своей тучной комплекции и высокому статусу.
– Будьте здоровы! Многие лета! – немедля угодливо посыпалось со всех сторон. Вячеслав Никанорович степенно вытер носовые раструбы платком размером с простыню, едва заметно признательно покачивая головой и царственно, сквозь зубы, еле слышно благодарил: «Спасибо, спасибо». При этом статусные губы особо не утруждались, обкарнывая первую и последнюю буквы, оставляя довольствоваться куцым «Пасиб».
– Слава, – простонала невеста, капризно топнув ножкой, – ты такими залпами всех гостей распугаешь. И ради Бога, заканчивай дела, мы ужасно опаздываем!
Молодая, в бежевом платье от кутюр, стояла перед большим зеркалом. Вокруг нее, словно механики вокруг болида «Формулы-1» на пит-стопе, увивались стилисты, визажисты, дизайнеры, лихорадочно нанося последние штрихи на прическу и макияж. Ее пышные телеса и легкие морщинки вокруг глаз безжалостно свидетельствовали, что титул «молодая» – лишь дань традиции, не имеющей прямого отношения к возрасту.
– Людочка, – взмолился Вячеслав Никанорович, – я только вас и жду. Дома, в неформальной обстановке, он любовно называл ее «розмаринка ты моя», смутно ассоциируя это слово с помесью розы и чего-то заграничного и возвышенного, но сейчас, среди чужих людей, жених счел неуместным столь интимное обращение.
Сторонний наблюдатель, случись такой, весьма затруднился бы как-то аттестовать невесту: миленькая в профиль – страшненькая в фас, острая на язык, но дура дурой, только взгляд зацепится за высокий рост и ухоженные, волнистые волосы, как тут же все впечатление портят толстые ноги и массивный живот. Но Вячеслав Никанорович искренно восхищался своей будущей женой, и, пожалуй, именно что любил ее, даже немного робел от привалившего счастья. А еще одно обстоятельство поднимало «розмаринку» в глазах жениха на недосягаемую высоту – Людочка была живописец, она писала картины. Правда, до сих пор большой популярностью они не пользовались, но теперь справедливость восторжествовала, по чистой случайности уже через месяц после свадьбы открывалась персональная выставка Людочки в областной картинной галерее, и это обстоятельство еще больше разогревало любовный пыл Вячеслава Никаноровича, поднимая планку до слепого обожания. Что же до ответных чувств, тут Вячеслав Никанорович, будучи крепким хозяйственником, справедливо полагал, что отношения между супругами, как и квартирный ремонт, проверяются только временем.
– Вячеслав Никанорович, ну как же так, – в комнату влетел взмыленный помощник, носитель звонкой фамилии Монеткин, назначенный по случаю губернаторской свадьбы главным распорядителем торжества, – уже закуски подали, цыгане грозятся медведя спустить, гости от нетерпения на коньяк налегают…
– Да вот, вздохнуть не дают, – хрипло, как многие толстяки, по-детски обиженно пожаловался новобрачный, мстительно указуя пухлым перстом в сторону скрючившегося за чучелом оленя высокого, худощавого человека в темном костюме, и раздраженно добавил, – давит на меня, понимаешь! Оформи ему землю, и все тут! Гегемон уездный!
– Виктор Павлович, вы в своем уме? – взвился помощник, хищно клацая щипцами для лобстеров и угрожающе нацеливая бутылку шампанского на несчастного, слившегося с пейзажем, – нашли время!
Сопротивление было мгновенно сломлено, худощавый виновато вжался в чучело и безропотно искал пути позорного отступления. Блицкриг удался, но время грозило цейтнотом. Монеткин быстро оценил ситуацию, агрессивно блеснул огромным циферблатом дорогущих наручных часов в сторону деморализованного «гегемона», затем бережно соединил изнеженную ручку новобрачной лебедушки с экскаваторным ковшом широкой и толстой губернаторской ручищи, бросил контрольный взгляд на чучело, служившее укрытием Виктору Павловичу, и увлек брачующихся в большую залу ресторана, к музыке, накрытым столам, гостям и подаркам.
