Я богобоязнен и люблю любить ближнего.
Но что делать, когда он спит?
Он – это жена. Спит, прислонив голову к иллюминатору, без малого уже три часа.
Она спит, а я – хоть убей!
Рейс Тель-Авив – Лос-Анджелес. Пятнадцать часов лёту. Замкнутое пространство. Верх каменеет, низ немеет.
– Спишь? – толкаю жену локтем.
Она кривится.
– Ну ладно, спи.
Отворачиваюсь к соседке – та посапывает, зарывшись в плед.
– Чего хотел? – вдруг доносится до меня недовольный голос супруги.
– Да так, ничего. Если спишь, спи.
– Но что ты хотел?
– Думал, ты не спишь! – поворачиваюсь к жене, невольно задевая соседку.
– Вы хотите выйти? – бормочет та.
– Ты хочешь выйти? – пасую я вопрос жене.
– Нет, я хочу спать!
– Спасибо, мы не хотим.
– Зачем тогда будили? – недовольно бурчит женщина, глубже зарываясь в плед.
– Слушай, а может, всё же сходим разомнёмся? – говорю жене.
– Да иди куда хочешь, – заваливается она на иллюминатор.
– Извините, – вновь поворачиваюсь я к соседке, – но моя жена хочет выйти.
Женщина, раздувая щёки, улиткой ползёт из пледа.
– Слышь, – толкаю благоверную, – эта встаёт, идём уже!
– Кто встаёт?! Куда?
– Да ненормальная эта – настаивает, чтоб мы вышли.
И вот мы напротив туалета. В узеньком перешейке, отделяющем первый класс от экономкласса.
Казалось бы, лёгкая серенькая занавеска, а какая пропасть. По ту сторону дрыхнут упившиеся шампанским богатеи. По эту – плотно упакованные – мы, втоптавшие пиво с омлетом.
– Что не так с этим штурманом? – сокрушённо качаю я головой.
Жена зевает.
– Ты, вообще, видела наш маршрут? Руки б ему за такое оторвать.
– А что не так-то? – давится она вторым зевком.
– Что-что… Да он, кажется, решил нас покатать, вот что! Видишь, – тычу я в экран. – Вот это Ледовитый океан. Если он хочет показать нам белых медведей, то лично я видел их в гробу. Ради этого делать такой крюк?..
Жена зевает в третий раз.
– Ему видне-е…
– Где «виднее»? Кому? Ты же спала, а я следил… Сперва мы летели в Турцию, потом в Одессу, оттуда в Минск, чтоб теперь через Питер, Хельсинки и всю эту Балтику – прямиком в Ледовитый океан… Не знаю, либо его фамилия Чкалов, либо мы спасаем челюскинцев, либо этот самолёт всё время угоняют, причём разные люди.
– Ты уже размялся? – прерывает мои рассуждения вновь зевающая жена. – Поскольку лично я иду спать.
– Подожди!
Пытаюсь ухватить её за локоть, но она выскальзывает и прямиком направляется к сонно клюющей соседке.
Я же на место не тороплюсь. Жду, когда все снова уснут.
Вообще-то я люблю ближних. Но в любви они как минимум должны бодрствовать.
«Одиннадцать часов, полёт нормальный».
Да нет, какой там! Без дозаправки, без покурить, без протянуть ноги. Хотя последнее как раз запросто…
От нервов и густого аромата слежавшихся тел в два счёта можно запустить себе какой-нибудь тромб или лопнуть аневризму.
Оглядываю пассажиров. Лица словно расплавленные сыры: жёлтые, скользкие, растекаются. Все необычайно раздуты: набрякшие пальцы, распухшие ноги…
Индивидуальность стирается к пятому часу, далее наступает время коллективизма. Все как дома: в носках, в майках, почёсываются, вызывающе зевают, где-то ковыряются, что-то выколупывают. Одним словом, семья.
Променады – два шага туда, три обратно. Чуть качнуло – сел на храпящего. И никаких тебе «извините», «простите», «не соблаговолите» – одни лишь толчки, тычки и красноречивое мычание.
В иллюминаторе иней и острова Королевы Елизаветы.
Гренландия позади, впереди Канада и разрыв пузыря, если не встать.
Соседка снова. Жена опять. Обе спят.
