Толпа, высыпавшая на школьный двор и разом заполнившая его, была довольно многочисленной. Бывшие выпускники еще что-то договаривали друг другу, курили и хохотали. Жидкий свет уличных фонарей разгонял темноту только с середины асфальтового пятачка, на котором толпился народ, а за чахлыми кустиками живой изгороди, которую с маниакальным упорством пыталась вырастить бессменная «ботаничка», колыхалась плотная мартовская темень. Школа сверху донизу сияла непривычными для этого часа огнями, но они не разгоняли, а уплотняли окружающую тьму.
Можно работать. Никто ничего не заметит.
Пистолет лежал в ладони легко и удобно. Кожа чувствовала привычные шероховатости металла, и это было как бы знаком того, что работа будет сделана хорошо.
Еще секунд сорок. Пусть с крыльца спустятся все, кто там застрял. Чем больше народу, тем лучше, удобнее.
У ворот много машин. Это тоже неплохо. Декорации должны быть как можно более значительными, тогда они отвлекают на себя внимание, и само действие уже мало кого интересует.
Водитель «Мерседеса», который был припаркован ближе всех, запустил двигатель, очевидно, заметив хозяина.
Значит, осталось совсем немного.
Раз. Два. Три…
– Ну что? Ты уезжаешь или остаешься?
– Как остаешься? А что, кто-нибудь остается?
– Ну конечно! Только что договаривались в бар пойти, посидеть еще немного. Время-то…
– Ребята, ну что мы решили?
– Дин, ты с нами или уезжаешь?
– Я даже не знаю, я домой собиралась…
– Вовка, а ты?
– А Димка Лазаренко где?.. Он тоже вроде собирался!
… шесть, семь, восемь…
До десяти.
Помешал резкий неучтенный в плане операции звук.
За спиной затормозила машина, хлопнула дверь, и пришлось оглянуться, чтобы посмотреть, что происходит.
Широкозадая и кургузая «Тойота» остановилась прямо посреди проезжей части. Пассажирская дверь распахнулась, из нее деловито выбирался мальчишка. Кто-то руководил им с водительской стороны, из-за машины не было видно, кто именно.
– Федор, не беги через дорогу! Сначала посмотри! Не спеши, ты слышишь меня или нет?!
– Да я ее уже вижу!
– Где?
– Вон она! Мама! Ма-ам!
– Федор, я здесь!
Так. Этого не должно быть. Никаких детей тут быть не должно. Сейчас он побежит, и вся работа сорвется, а второго такого случая может не представиться.
Сейчас.
Пистолет как будто потяжелел в руке. И стал очень горячим. – Так что, ребята? Кто куда идет?
– Да мы вот собираемся…
– Дмитрий Юрьевич, спасибо вам большое за то, что вы нашли время…
Выстрел был почти неслышен – резкий хлопок, и только. Расчет был правильный. Никто ничего не понял. И все-таки в последний момент помешал этот чертов мальчишка. Рука дрогнула, не подчиняясь.
– Ма-ам!
Толпа внезапно как-то странно шарахнулась, подалась куда-то, и в ее сердцевине начал закручиваться вопль. И в этот вопль, как в центр смерча, стало затягивать все – смех, говор, урчание двигателей, припадочные моргания фонаря на столбе… И от «Мерседеса» уже кто-то бежал, на ходу доставая пистолет, и вопль перерос в визг, и люди бросились врассыпную, как при бомбежке.
Только одна скрюченная фигура осталась на освещенном асфальтовом пятачке.
Вокруг нее растекалась черная лужа, и ей некуда и незачем было бежать.
Коридор все сужался, и стены наваливались, мешая дышать. Пыльная и сухая труба, по которой скользила рука, становилась все горячее, и страшно было, что в темноте рука может наткнуться на что-то еще, кроме этой трубы, но невозможно было убрать руку, оторваться от горячей металлической твердости. Тогда не осталось бы ничего, что пока еще сдерживало панику, скрученную в тугую и колкую спираль где-то ниже горла. Если дать ей развернуться, она выхлестнет наружу, ударит, проткнет насквозь, и тогда – все.
Конец.
Нужно дойти. Осталось совсем немного.
