Если мои мелодии найдут место в сердцах людей, я буду знать, что жизнь прожил не зря.
Роберт Штольц, австрийский композитор
1968-й – какой замечательный это был год!
Издатель убежден, что это повествование – лишь строгое изложение фактов; в нем нет ни тени вымысла.
Из предисловия к роману «Робинзон Крузо» Даниеля Дефо[1]
Меня уверяли, что в Америке сумасшедших больше, чем где бы то ни было.
Алексис де Токвиль, «Демократия в Америке», 1840
Все события и персонажи этой книги вымышленные, и, за исключением исторических фактов, любые совпадения с реальностью случайны.
Таксист, который подвозил меня из аэропорта Кеннеди в то февральское утро, был молодым сикхом, и, едва мы вырулили на трассу, как он затараторил на панджаби или каком-то другом азиатском языке.
Я уже собирался объяснить ему, что владею только английским и школярским французским, как вдруг сообразил, что он обращается вовсе не ко мне. Он говорил по телефону, и это продолжалось всю дорогу. Может, он по совместительству работал в колл-центре и с пользой проводил время за рулем, занимаясь послепродажным обслуживанием компьютеров?
Впрочем, меня это не обижало. Мне вовсе не хотелось обсуждать погоду, как и объяснять, что привело меня в Америку. Я с удовольствием откинулся на спинку сиденья, и уже ничто не мешало мне наслаждаться лихорадочным волнением от приезда в Нью-Йорк.
Даже пробки казались экзотикой – эскадроны желтых такси бились за место на дороге с черными «линкольнами» и сверкающими хромированными носами грузовиками; все отчаянно пыхтели, выпуская в морозный зимний воздух облака выхлопных газов. Резкие торможения, от которых того и гляди хрустнет позвоночник, не умаляли приятности путешествия.
После часа такой толкотни хайвей вдруг взлетел над крышами домов, и вот он – знаменитый на весь мир горизонт Нью-Йорка с серебристыми силуэтами небоскребов на фоне подернутого дымкой голубого неба. Сквозь паутину стальных тросов подвесного моста я разглядел угловой шпиль Эмпайр-стейт и ракетный конус Крайслер-билдинг.
Я вжался в сиденье.
Когда мы пересекали мост, горизонт по левому борту машины принял преувеличенные очертания, а потом начал отдаляться.
Вскоре Манхэттен совсем скрылся из виду, оставшись позади.
Нет, этого не может быть наяву, подумал я.
Париж и Лондон
Есть ли у меня мечта?
Семена будущей катастрофы были посеяны прошлой осенью, когда я открыл английскую чайную в Париже, в нескольких шагах от Елисейских Полей. И тут же нагрянул с визитом инспектор из Министерства культуры, который предупредил, что меня ждут «серьезнейшие неприятности», если я не переведу меню на французский язык.
Он как будто был создан для этой должности, упивающийся своей властью бюрократ, который отказывался верить в то, что даже самые лингвистически ущербные парижане способны понять слово sausage[2], которым в витрине обозначены длинные тонкие колбаски из мясного фарша.
А еще он заявил, что моих клиентов может напугать cheese salad[3] – вдруг они решат, что в нем замешан стул (chaise по-французски)? Салат из стула, что ли? Какой отравы накурился этот парень?
Я не стал возмущаться и лишь заметил, что многие английские названия блюд – скажем, сэндвич, кейк, айс-ти, тост и бекон – давно прижились во французском языке, на что инспектор ответил презрительным «пф».
Чувствуя, что он встал в позу, я попытался сразить его убийственным аргументом, что, мол, английские названия выполняют просветительскую миссию и расширяют лингвистические познания моих посетителей.
– Ха! Вы полагаете, что французов надо силой заставлять учить английский? – прорычал он и стремительно вышел, раздраженно хлопнув дверью. Я решил, что он оставил меня в покое и моему бизнесу уже ничто не угрожает.
