Под общим названием зрелищ я разумею все то, что составляет любимые утехи современного общества, те цветы, которые оно срывает на жизненном пути, покупая их дорогою ценою зверской борьбы, называемой мирным трудом при капиталистическом строе. Мы увидим, что именно слово зрелища самое подходящее для всех этих утех, несмотря на их кажущееся разнообразие.
В древнем Риме, когда буйная толпа требовала хлеба и зрелищ, она знала, что в человеке голодает не одно тело, и требовала пестрых игрушек, чтобы если не утолить, то, по крайней мере, заглушить тот другой голод, который еще сильнее чувствовался, когда тело было сыто. Что это за второй голод – римская чернь не сознавала, а потому и задаваться вопросом о том, как лучше, наиболее разумно удовлетворить эту потребность, не могла. Она чувствовала, что, напитав тело, нуждается в зрелищах и требовала зрелищ, всяких зрелищ, лишь бы перед глазами было пестро, в ушах шумно, в мозгу играл калейдоскоп и в сердце быстро сменяли друг друга грубые страсти, чтобы не сознавать страшного голода пытливым умом, не ныло неугомонное сердце, не томила непонятная, невыносимая тоска.
С тех пор прошли века. Спаситель мира научил понимать, что не хлебом единым жив будет человек[2] и что есть источник воды живой, который может навеки утолить духовную жажду[3].
Мы, христиане, не можем не понимать, что тело как материя никаких потребностей иметь не может; мы не можем не знать, что все потребности лишь разнообразные проявления воли воплощенного духа, что физические потребности человека суть не что иное, как проявления воли духа жить в теле и не получать от того болезненных, тяжелых ощущений, умственные потребности – воля духа разумного познавать абсолютную истину бытия, вечную истину правды Божией; нравственные потребности – воля духа свободного жить по вере, разумно сообразовать свою жизнь с вечною истиной правды Божией, в двух словах – разумно любить Бога и ближних.
Понимая все это и искренно стремясь к добру и правде, человек не только не будет искать пестрых игрушек, развлечений, но далеко не успеет в течение жизни познать умом всю глубину премудрости вечной истины правды Божией и удовлетворить, хотя в малой степени, насущную нравственную потребность жить по вере и в жизнь сынов человеческих внести хоть малую частицу вечной правды Божией.
Когда огрубелое сердце перестало разуметь, ему опять нужны все те же пестрые игрушки, эти зрелища, которые развлекают дух, заглушая в нем жажду познания и жажду любви, одним словом, тоску по Богу.
Живя среди хаоса зверской борьбы за существование, когда и мысли, и чувства, и жизнь прямо противоположны поведанной нам Светом от Света Небесного вечной истине правды Божией, и не желая жить иначе; любя мир и то, что в мире, а не Бога, не Христа Его и не ближнего, теперь более чем когда-либо толпа нуждается в зрелищах, в этих пестрых игрушках, развлекаясь которыми можно не задумываться, не сосредоточиваться, не видеть глазами и не слышать ушами того, что огрубелое сердце ни видеть, ни слышать не желает, чтобы не быть в необходимости уразуметь.
Конечно, всего более боясь уразуметь и не желая творить волю Отца Небесного, человечество не может искать истинных, разумных утех для ума и сердца; все его утехи сводятся исключительно на бесцельные развлечения пестрыми калейдоскопами физическими, умственными и нравственными.
Физическими калейдоскопами я называю все те утехи, при которых сознание и скорбь духа заглушаются пестротою физических ощущений, умственными – те, при которых это достигается пестрыми комбинациями на клавишах машины мозга, нравственными – те, при которых это достигается щекотанием сердечных струн, что для греховного человечества всего чаще означает грубые похоти огрубелого сердца.
